"Георгий Иванов. Страх перед жизнью " - читать интересную книгу автора

поднятой рукой перед своими легионами, не ужасается ли он? Вопрос праздный:
ему просто некогда о таких пустяках думать.

Та же совершенно двойственность видна и в Леонтьеве. Нет
"обстоятельств", нет и "жизни". Появились обстоятельства или намек на них, и
совершенно меняется и человек, и его психология. На несколько месяцев
Леонтьев делается хозяином забытого "Варшавского дневника", имевшего человек
двести читателей. Каким "поразительным" журналистом он сразу стал, какие
нотки "казенной твердости" сразу зазвучали в его статьях! Владимира
Соловьева "он просто советует выслать из пределов России за вредное
направление". Вообще, как только Леонтьев чувствует за собой - в должности
консула, редактора, главного сотрудника вот этого "Варшавского дневника" -
хоть какую-нибудь "государственную опору", он сейчас же дополняет доводы ума
и таланта доводами административными, последние даже предпочитая. В этом
смысле то, что жизнь Леонтьева не удалась, для него как писателя было
спасением... В условиях одиночества процвели высшие, благородные стороны его
натуры, грубым сторонам суждено было заглохнуть. Получи он сильное влияние,
высокий пост, трибуну, вероятно, случилось бы наоборот.

Константин Леонтьев был писателем большого таланта, человеком огромных
страстей. Душа его - сложная и большая душа - искренно рвалась к Богу, к
высокому, вечному. Но на ногах у него висел тяжелый груз - тот же, что у
всего послевоенного человечества.

Он, так много бивший поклонов по монастырям, так подробно трактовавший
религиозные вопросы, - по инстинкту, в глубине души, не верил ни во что,
кроме материальной силы. Он по-настоящему верил и любил только "силу оружия"
или "силу принуждения", "силу православия" или "силу государственной идеи",
но прежде всего и главным образом силу. Этим и объясняется невозможность для
него "привиться" в духовном, несмотря на "материализм", девятнадцатом веке и
почти полное совпадение с не верящим "ни в Бога, ни в черта", особенно не
верящим в человека, - веком нашим.

Совпадение политических теорий Леонтьева с "практикой" современности
прямо поразительно. Не знаешь иногда, кто это говорит - Леонтьев, или
гитлеровский оратор, или русский младоросс. Порой совсем Муссолини, дающий
интервью Людвигу, порой - и это странно только на первый взгляд, ибо
подоплека у фашизма, гитлеризма, большевизма, что там ни говори, одна, - в
ровных, блестящих логических периодах архиконсерватора, которого за
чрезмерную правизну не хотел печатать Катков, слышится - отдаленно - Ленин.

"Важно не племя, а те духовные начала, которые связаны с его силой и
славой". "Важен не народ, а великая идея, которая владеет народом".

Но "великие идеи" и "духовные начала" могут расцвести "не иначе как
посредством сильной власти и с готовностью на всякие принуждения". Это общие
положения. Потом - касающиеся специально России.

"Без страха и насилия у нас все пойдет прахом". "Никакая пугачевщина не
может повредить России так, как могла бы ей повредить очень мирная, очень