"Валентин Дмитриевич Иванов. Русь изначальная. Том третий. Исторический роман. Трилогия о начале Руси; №2.3." - читать интересную книгу автора

дабы посадить своего князя Святополка, и стать его дружиной, и поработить
Русь себе на потребу. К вечеру русские пересилили, и оставшиеся в седле
печенеги ударились в бегство. С той поры они ослабели душой. Русь
перестала казаться обетованной для Степи страной грабежа, легкой наживы.
Они потянули берегом моря по старому пути других кочевников: к Дунаю и в
империю.
Святополк не ушел в Дикое поле к своим битым союзникам. Такое
небезопасно при неудачах замыслов, во имя которых заключают союзы. Союз
разрушился.
Один из наемных варягов по имени Эймунд говорил, что он срубил
Святополка в поединке на поле сраженья. В указанных им местах не нашли
тела. Эймунд не мог показать ни одной вещи, принадлежавшей Святополку. Ему
не поверили. Варяги чрезмерно увлекаются собственным красноречием. Так
увлекаются, что верят сами: кто же не слышал их саг-сказаний!
Вскоре стали говорить, что Святополк умер, забежав в пустыню где-то
между ляхами и чехами. Действительно, он исчез, он умер, ибо был он
слишком заметен, слишком, хоть и худо, но прославлен, чтоб где-либо
остаться в безвестности. Затем книжники расцветили всенародное убеждение
красивыми словами.
Напрасно! Достаточно и того, что к имени Святополка прилипло прозвище
- Окаянный. В нашей речи это слово явилось недавно, с распространением
христианства, происходя от ветхозаветной повести об убийстве Авеля братом
Каином. Кратко, точно: окаинился, окаянный.
Так, в краткости народного известия полнота поэтического выражения
сама по себе стала свидетельством его достоверности.
В пустыне кончил дни Святополк. На Руси не было пустынь. Стало быть,
мать сыра земля отказалась от окаинившего себя князя. Казнила его одинокой
гибелью в сухом месте, где ни деревца, ни кустика, ни травы, ни ручья, где
не греет русское солнышко, а льет пламень злое светило.
Но все же это известие, зря превращенное в устрашающее сказание
усердными книжниками, вполне человечно не отказывает Святополку ни в
страхе, ни в отчаянии. Страх и отчаянье суть дороги раскаяния. Раскаяние
тоже было новеньким словом, по-русски отчеканенным из Каина: широта
русской мысли не могла ограничить себя одним направлением - окаиниться.
Требовалось второе, обратное, - раскаиниться, раскаяться. Значит, мог
Святополк Окаянный понять зло, причиненное людям. Бежал он не гонимый
Судьбой-Фатумом, предначертавшей ему несчастья еще до рожденья и в
непознаваемых целях. За ним не гнались некие божественные мстители, его не
преследовал новый Ангел с огненным мечом. По исконным собственным русским
воззреньям на внутренний мир человека и на обязанности другим людям,
Святополк бежал от собственной совести. Да разве от нее убежишь!
Свое сочувствие к князю Ярославу и его сподвижникам Русь выразила
таким замечаньем: <После победы на Альте Ярослав, сев в Киеве с дружиной
своей, отер пот>.
Вновь встречаем выражение крепкое, краткое. Такими словами не
привечали случайных удачников в малозначащих для Руси столкновеньях.
Старшинство по рождению давало преимущественное право и на обычнейшее
наследование родительского имущества, и на княжение. Корень
славяно-русского обычая, как и обычая многих других народов, уходит во
времена настолько удаленные, что нечего искать давно истлевшее семечко, от