"Егор Иванов (Игорь Елисеевич Синицын). Негромкий выстрел (Трилогия "Вместе с Россией", Книга 1)" - читать интересную книгу автора

Соколов кликнул подле своего дома извозчика. Ему казалось, что все
людские потоки, стремившиеся в этот час по улицам, тянутся только в одну
сторону - туда же, куда спешит и он, - к Михайловскому манежу.
На солнце уже пахло весной, радостно искрились сосульки. Толпы гуляющих
по Невскому обтекали черных бронзовых коней и античных возничих на Аничковом
мосту. Шум города складывался на проспекте из гомона толпы, цоканья
лошадиных копыт по торцам мостовых, шелеста шин-"дутиков" и полозьев саней,
фырканья моторов редких авто, треньканья трамваев. Внезапно симфония города
дополнилась звуками труб - это на катке возле Симеоновского моста трубачи
заиграли матчиш.
Алексей Алексеевич и раньше живал подолгу в Петербурге, в том числе и
во времена учебы в Академии Генерального штаба, куда он вышел из Митавского
гусарского полка. Теперь же, когда он вновь сделался столичным жителем, виды
прекрасного города будили в его душе отголоски сладкой тоски, несбыточных
мечтаний о душевной гармонии.
Гусарская служба оставила на Соколове неизгладимый след. Хотя он и был
по природе веселым и живым человеком, серьезным, когда того требовала служба
и обстоятельства, лихим наездником и неутомимым спортсменом, красивый
гусарский доломан накладывал на него отпечаток какого-то внешнего
легкомыслия, которого на самом деле в нем и не было. Зная это, Соколов
все-таки часто надевал именно полковую форму, особенно когда хотел по
какой-либо причине произвести на собеседника впечатление рубахи-гусара.
Теперь Соколов с любопытством разглядывал и нарядную толпу, и витрины
магазинов, и дома, и дворцы. Он с удивлением отметил для себя, что почти
ничего не изменилось здесь, в столице, за те годы, что он служил в Киеве.
Так же розовел на набережной Фонтанки дом министерства Двора, а над ним
рисовался в синем небе четкий силуэт Аничкова дворца. Направо, вдали, за
желтым цирком Чинизелли, местом любимых субботних развлечений петербургской
знати, чернели деревья Летнего сада. На афишных зеленых будках повсюду на
Невском были наклеены листы, уведомляющие публику, что "в Михайловском
манеже сегодня состоится выдающийся конкур-иппик", венцом коего будет приз
высочайшего покровителя Общества любителей конного спорта.
В зеркальных окнах часового магазина Винтера сверкали на солнце золотые
и серебряные диски карманных луковиц, солидно поблескивала латунь салонных,
библиотечных и иных механизмов.
На углу движение остановила белая палочка городового, пропускавшего
поток саней и трамваев на Владимирский и Литейный. Пока стояли в толпе
повозок, Соколов разглядывал пестрые вывески и витрины. Он задержал взгляд
на низком входе в магазин Черепенникова, где за стеклами красовались горы
апельсинов, яблок, винограда, полуящики с пастилами, финиками, изюмом,
мармеладом и прочими сладостями.
"Ну и духовито там внутри, у Черепенникова!" - подумалось Соколову и
захотелось зайти, но городовой взмахнул палочкой, лошадь дернула сани,
повинуясь кучеру. Соколов откинулся на кожаную подушку. Мысли его снова
устремились к ристалищу. Ему очень не хотелось отстать в состязании с
петербургскими франтами. Он задумал свое участие в скачках как
противоборство. От имени всех скромных провинциальных кавалерийских
офицеров, тянущих суровую и нудную лямку гарнизонной службы, единственной
достойной утехой на которой он считал конный спорт, Соколов мысленно бросал
вызов чопорной и изнеженной столичной аристократии, тем, для кого манеж был