"Всеволод Иванов. Московские тетради (Дневники 1942-1943) " - читать интересную книгу автора

вермишелью и каша с салом. Голова от качки болит. В тесовой комнате, вместе
с нами, спит какая-то семья военного, которая летит из Чкалова в Молотов.
Пересаживались в Куйбышеве - "В Куйбышеве спали на полу..." Какая странная
игра фамилиями!
На аэродроме - как и всюду - полная чепуха. Пилот должен сам открывать
самолет. Но ему лень, и он дает ключ дежурному. У дежурного нет фонаря, - и
в самолете он спокойно помогает отыскивать нам вещи при свете спичек. В
корзине яблоки. - "Из Ташкента? У нас и в помине нет!" Тамара дает человеку
с красной повязкой на рукаве яблоко и он кладет его радостно в карман.
"Детям" - как выясняется позже. Он идет с нами и жалуется "на голодовку". Да
и верно - стакан проса стоит 25 руб., табаку - от 30 до 50 руб., водка
литр - 450, а в Куйбышеве, как говорят нам соседи по комнате, - 800 руб., о
Ташкенте расспрашивают все. Пилот Холмогоров, гордый, как все капитаны, идет
в темноте аэродрома и небрежно отвечает на наши вопросы. "Полетим. Нет, не
на Ходынку, а на Центральный". Окна вокзала освещены, а в прошлом году, как
сказал сосед по комнате: "Мы на этом аэродроме 130 зажигалок поймали".
26 октября. Понедельник
Проснулись в 6 утра. Солнце играет в лужах. Глаз отдыхает на белом
березы, и на черном - земля. Летят вороны стаей над аэродромом. Машины
протирают бабы в желтых американских ботинках. Самолеты - по зеленому темные
пятна. Вокзал - по зеленому белая береза. Съели гуляш - мясо с кашей, три
блина - и полетели.
[...] Облака летят низко, метров на 300. Высокое небо ясно, но
подняться мы не можем, и потому летим, рассекая облака. Впрочем, солнце
довольно успешно пробивается сквозь них. Прибыли. [...]
Затем: ожидание в здании аэропорта, тщетные попытки дозвониться. Сели в
метро. Первое ощущение в вагоне - радость.
27 октября. Вторник
Был у Чагина.
- Все тут читали. Роман признают оторванным от жизни.
- Значит, печатать нельзя?
- И в журнале неудобно...
- Журналы твои меня мало интересуют. "Новый мир" взялся читать.
На глиняном лице Чагина появилось недоумение. Он вызвал главного
редактора. [...]
- Вот он говорит: "Новый мир" печатает.
- Значит, есть указание...
Вечером я пошел в "Известия" и оттуда по телефону позвонил к Щербакову:
- Я прошу вас принять меня.
- Хорошо. Приходите завтра в 1.30.
28 октября. Среда
Ровно в 1.30 я был у Щербакова. Толстый, в хаки, он встал и сказал
спокойно:
- Садитесь. Я вас слушаю.
Слушал он меня хорошо, но ни с чем не соглашался, так что разговор
временами походил на "да и нет". Например, я говорил, что у нас нет
литературы о войне... Он говорил: - "Нет" - и показывал мне "Радугу" и
"Русские люди". [...] С одним только моим утверждением, что газеты не
расклеивают на улицах, а значит, они минуют широкие массы, он согласился.
[...]