"Всеволод Иванов. Агасфер" - читать интересную книгу автора

Карталеуса, беседовал с ним, сумей только найти те убедительные, те звонкие,
те медно-красные слова, при звуке которых дрожит сердце каждого
христианина". И вот, глядя на этого пилигрима с древним пергаментным лицом,
мне показалось, Илья Ильич, что я нашел эти слова, я уже стою на пороге к
богатству и славе!..
По мере того как мой посетитель углублялся в прошлое, я глядел на его
жесткие и редкие, как хвощ, волосы, и мне виделся высокий храм в Гамбурге,
ромбическилистные окна, откуда льется пепельно-серый свет ранней весны,
длинные ряды деревянных скамей, звук органа, гложущий сердце, склоненные
головы молящихся - и этот пилигрим с лицом цвета тех растений, что,
прикрепляясь к скалам, разрушают их. Видел я и Пауля фон Эйтцена, его жадное
вальковидное лицо, серо-белые, потрескавшиеся от волнения губы.
- Я был беден и нищ. Она - дочь миллиардера, по теперешней
терминологии. Я ее любил, жаждал ее, я был силен, крепок. Она тоже. Как нам
соединиться под венцом, а не в шалаше рыбака или разбойника? И я подумал:
"Агасфер! Ага значит, по-турецки, начальник, ну а сфера - вы знаете, что
такое. Начальник небес! Ведь небеса только могут - если могут вообще -
распоряжаться бессмертием". И я обратился к богу. Я просил его соизволения
на великую ложь: "Разреши мне выдумать Агасфера! Разреши! Это - миф, мечта,
глупость. Но именно благодаря мифу, мечте и глупости расцветают люди. Ну что
изменится, если одной глупостью в мире будет больше?" Ответа, конечно, не
последовало, но моя великолепная выдумка успокоила и развеселила меня.
Агасфер, Агасфер! Придуманное слово, которое еще совсем недавно казалось
чужим и далеким, стало теперь близким. "Я люблю тебя, Агасфер, ты ведь
обогатишь меня? Был Карталеус, римлянин; я махнул рукой - и вот встал ты,
Агасфер, еврей, и превратился в предка тех проклятых, кто во множестве живет
сейчас на южной окраине Гамбурга!.." Ха-ха!
- И тогда?
- Мне стыдно, Илья Ильич. Разрешите, на этом прекращу свой рассказ? Я
предполагал, что смогу его передать вам подробно, однако я не могу удержать
слез при той мысли, имея которую никогда не заснешь: нельзя издеваться над
богом любви!
Мой посетитель порывисто встал. Пачка журнала "Русский архив" с мягким
шумом упала набок. Длинное лицо посетителя почти сплошь покрывали слезы. Но
почему по-прежнему я не чувствовал к нему жалости? Влага? О, эта влага на
лице, несомненно, издавна защищала его!
Сверх того я чувствовал и усталость: напряжение, с которым я следил за
его рассказом, было довольно сильным. Хотелось спать.
Я пробормотал что-то о том, расскажет, мол, в другой раз. Посетитель,
тягуче шаркая ногами, покачал отрицательно длинной своей головой, и мы
расстались. Хотя уже светало, но стекла на лестнице не пропускали света, и
фигура моего посетителя едва-едва была различима. Впрочем, мне показалось,
будто он стал несколько выше ростом и шире в плечах, да и его голова словно
бы стала круглее. Того ради я вышел даже на площадку. Тонкие шаги посетителя
зачастили. Он исчез. Стараясь освободиться от нелепых предположений, меня
одуряющих, я вернулся в свою комнату и лег.
Отказ от работы над сценарием "Агасфер" по-прежнему лежал на столе. Я
встал и перечел его. Он показался мне пресным, малоэнергичным. Я переписал,
придав ему более резкую форму, - хотя что мне сердиться на
кинематографистов? Не они же подсылают мне Агасфера и не им же принадлежит