"Всеволод Иванов. Агасфер" - читать интересную книгу автора

оставалось не только бумаги, но и отпечатка типографской литеры, мы вышли на
площадку вагона. Мальчишки - не то ягодники, не то грибники - спрыгивали на
ходу, крича: "Сюда, сюда, живее, толстопальцы!"
Начальник станции, хромой, в большой алой фуражке, передал
девушке-машинисту проволочный круг, вроде того, через который прыгают клоуны
в цирке. Поезд двинулся дальше, и мы почувствовали холодный сильный ветер,
дующий с севера. Низкие, крупноребристые тучи бежали над чернолесьем, в
которое надо было нам сворачивать.
Наш спутник стоял неподвижно. На плотном затылке его вились тонкие
волосики, давно не стриженные, и меня резануло по сердцу: "Черт возьми, да
ведь это мои волосики, мне многие об них говорили, хотя бы та, кто меня так
любит!" И я повторил: - Адрес вашей смерти - Толстопальцево? Фон Эйтцен,
сморщив лицо, шагнул вперед. Странно все-таки, что ни фон Эйтцен, ни я, ни
Клава и не подумали задержаться в поселке, где она собиралась снять комнату.
А я даже и не вспомнил о своих знакомых - спекулянтах, словно они здесь и не
жили! Станция скрылась в мелколапчатом чернолесье. Травы между проселком и
лесом были недавно скошены, но уже успела подняться сильная и сочная отава.
Перед осинами, мелко шелестящими, за которыми и начинался серьезный бор, ели
и сосны, которые если и раскачивались, то раскачивались не зря; перед
осинами виднелись низко остриженные кочки, на которых отава росла, должно
быть, медленнее. Три-четыре соломенно-желтых листка, даже и летом падающие с
осин, небрежно лежали на этих кочках, будто кто-то щедрый забыл сдачу...
Голова моя работала теперь хорошо и ясно. Шагал я твердо и, думается,
не без сознания собственного достоинства. Именно это-то достоинство и
придавало реальность всему странному происшествию.
Мы прошли не более трех километров. Лес приблизился плотно к проселку.
Гул ветра в его кронах был похож на дурман. Небо было затянуто капустными
тучами, бело-голубовато-зелеными, несомненно предвещающими бурю. Стволы елей
испускали пепельно-сизый блеск, сосны были тревожно-никелевы, а затерявшиеся
промеж них березы стояли все словно в коленкоре.
Наш спутник повернул вправо, по тропинке. Помню у поворота низенький
можжевельник, весь завитый в кольца. Наш спутник быстро шагал, почти бежал.
Дыхание у него было ровное. Мне же дышалось тяжело, но я молчал. Я смотрел
только на тучи. Мне казалось, пойди дождь - и наш спутник немедленно
исчезнет в сетке дождя.
Тучи, не переводя духа, неслись над деревьями, пригибая их все ниже и
ниже к земле. Сильно пахло сыростью. Мы вступали, видимо, в область болот.
Появлялись заросли осоки, той едкой и колючей осоки, которую никто не косит.
Горизонт суживался до размеров палисадника. Всюду трещало и выло, и
казалось, будто над нами вытрясают пыль из савана.
Спутник наш шел, балансируя руками, словно по проволоке. Да и то
сказать, тропинка была очень узка. Сквозь кочки и осоку просвечивали
сине-багровые пузырчатые воды. Откуда эти древние вековечные болота? Под
Москвой?!
- Дорогой, долго еще идти? - послышался позади тихий и ласковый голос
Клавы.
Не оборачиваясь, я ответил:
- Скоро.
- Скоро! - подтвердил фон Эйтцен.
Изредка на полянах шум бури стихал. Тогда мы слышали гул орудий.