"Всеволод Иванов. Агасфер" - читать интересную книгу автора

страданиях. Если же человек будет недостаточно дальнозорок, он погибнет,
снабдив Пауля фон Эйтцена новыми жизненными силами, и Пауль фон Эйтцен
отправится в новое путешествие, в новые сто лет!
Вот к каким необычайным выводам пришел я, размышляя об Агасфере и Пауле
фон Эйтцене. Вы можете говорить обо мне что угодно, но вы должны
согласиться, что при обстоятельствах, в которых находился я, других выводов
быть не могло. Повторяю, я реальный человек реальнейшего двадцатого века,
живущий в наиреальнейшем государстве, и если я пришел к таким необыкновенным
выводам, значит, я имел к этому серьезные основания. Одно из них было то,
что я уменьшился в росте, голова моя начала суживаться и удлиняться, голос
ослабел. Короче говоря, я приобретал вид Агасфера, в то время как Пауль фон
Эйтцен, несомненно, приобретал мой вид!
Я живу в Замоскворечье, неподалеку от Крымского моста. Вы помните,
наверное, этот мост, похожий на среброкрылого жука, эти крылья,
сахароподобно сверкающие на июльском солнце; рыжеватую кайму реки под ним;
Парк культуры и отдыха рядом, откуда выглядывают дула трофейных пушек.
Я шел через мост, возвращаясь из продмага, к которому я прикреплен.
Ноша легка, но нести ее было тяжело: руки мои словно из песка, да и сам я
весь бесформенный, мешкообразный.
Где-то надо мной раздался знакомый голос:
- Не помочь ли вам, Илья Ильич?
Вровень со мной, - нисколько не ниже меня, - шел мой, так хорошо
знакомый, посетитель. Лицо его заметно поправилось, костюм был на нем новый,
с широкими модными плечами и едва ли не из американского материала, и вообще
весь его колер был нахальный, лососево-красный. Шагал он с чрезвычайной
подвижностью, передергивая плечами от удовольствия и даже пританцовывая:
- Оздоровляющий воздух и сияние, Илья Ильич, а? Я всегда, пересекая
Москву-реку, чувствую себя, видите ли, очищенным. Целебнейший город,
батюшка, наицелебнейший. А я на вас смотрю и думаю, - кажется, он?
Изменился! Во мне - смятенье! Испуг! Обморок. Ха-ха-ха!.. Таких бы делов
человек наделал - беда, а тут до чего довели, ха-ха-ха!..
С его точки зрения, он совершенно правильно сделал, что выбрал для
разговора улицу. Он мог плести сколько ему угодно, вставлять любые и
необходимые для него слова, а я - только разводи руками. Мой ослабевший
голос не покрывал бы текучего шума улицы, и фон Эйтцен всегда мог бы
сослаться на то, что не слышит. И выходило так, что он очень остро издевался
надо мной, а так как он брал всю мою жизнь, то и над моей жизнью. Так тому и
быть...
Нет! Именно поэтому-то и не быть!
Я собрал последние силы, вскочил, под режущий уши свист милиционера, в
трамвай и, не обращая внимания на брань и крики, протискивался к выходу.
"Изгонять чертей, так изгоняй решительно!" - бормотал я, выскакивая через
одну остановку.
Так же поспешно я перешел улицу и поднялся, прыгая через ступеньку, к
лифту. Лифтерша еле успела спросить: "Братец будете Илье Ильичу?" - причем
неизвестно было, к кому обращен был ее вопрос: ко мне или к фон Эйтцену.
Я бросился на диван. Стакан, наполненный водой, плескался в моей руке.
Я медленно, глоток за глотком, поглощал воду и смотрел на встревоженное лицо
Клавы. Да, да, она ждала меня в моей комнате!