"Всеволод Иванов. У " - читать интересную книгу автора

- Вы лезете в роман, профессор! А у нас и без вас что-то слишком много
профессоров в романах. Кающегося дворянина заменил кающийся профессор! Вы
столь же неправдоподобны, профессор, как и моя книга. Вы восприняли ребенка,
и счастье его вам неизвестно. Я воспринял книгу, и счастье ее мне тоже
неизвестно.
- Пускай растут. Может быть, кого-нибудь да и вылечат.
- Позвольте, лечить выдумкой удается только выдуманные болезни. А как
же быть с реальностью?
- Все реально в этом мире, дорогой мой. Выдумка, миф, роман, сказка
созданы человеком и в человеке. Материя, организованная человеком, есть
время. Движение материи есть пространство. Материя и человек - вот главная
сказка, от нее да не отыдеши. И смех - смех человека над побежденной
материей - не есть ли главное счастье и заслуга человека, и книги, конечно.
Итак...
- Профессор! Были бы младенцы, а восприемники подбегут!

Ко всем примечаниям, ссылкам и прочей ерунде (обобщение)

Савелий Львович ложился ровно в десять вечера и вставал ровно
пятнадцать минут шестого. Десять минут он крестил лоб и грудь, восемнадцать
минут умывался, а все остальное время до восьми часов пил чай и зашивал
подтяжки. Это расписание, созданное в иное время, он не изменил и ради
Октябрьской революции, разве что отнял из восемнадцати минут умыванья четыре
минуты на растирание поясницы. Поясница не то чтоб болела или ныла, просто в
его возрасте она давала себя чувствовать. Многие в его возрасте начинали и
раньше потирать ее.
В это утро, держа белесые подтяжки на мизинце левой руки, а большим и
указательным - иголку с ниткой, он вступил в комнату племянниц своих,
которая была одновременно и комнатой племянников его и складом дров, вступил
с удивительными для него торжествующими словами:
- Наконец-то советская власть победила!
"Почему эти слова вложены в уста врага?" - может подумать некоторый
легкомысленный слушатель.
Ну почему так уж - сразу-то? Савелий Львович сам себя не считал и
другие не считали его врагом. Много лет назад он первый пошел на службу к
советской власти. Когда разрешили НЭП, он спекулировал скромно. Когда
припихнули НЭП, - он притих и поступил на службу. Когда вычистили, он не
протестовал, он не имел никаких разрушительных планов, ни о чем не мечтал,
даже о пышках, хотя любил пышки и сливки. Он и в друзья к большевикам не
лез, хотя и обожал парады. "Просто произошел какой-то поворот истории, и я
понял, что выкинут; таких людей не так чтобы много, но есть. На этом
повороте я выкинут!"
Впрочем, так он думал из-за того, что он забыл натянуть подтяжки. Он их
теперь зашивал ежедневно. Но выходить по делам было некуда.
Вы, наверное, помните этот год: ломали храм Христа Спасителя. Это для
обывателя было, пожалуй, пострашнее, чем октябрьский переворот. Тут же
завершалась коллективизация, строились заводы, перли поезда с импортным
оборудованием. "Лимитрофы", задыхаясь от злости, пропускали их. Москва
внезапно перекрасилась, как умывается человек ради какого-то иного
праздника, вредители каялись и строили удивительные самолеты, домны, - и