"Всеволод Иванов. У " - читать интересную книгу автора

...но, прислушиваясь к удивительно выразительному реву новорожденного,
составитель понял, что и в древнем Риме он едва ли обладал бы "магическим
кристаллом", и он склонился попросту ниже с тем, чтобы выписать из "Учебника
математики":
"...когда независимая переменная - X и функция ее - У связаны между
собой уравнением, не решенным относительно У, тогда У называется неясной
функцией от - X..."
Вошел профессор и, вытирая полотенцем мокрые руки, сказал:
- У, какой большеголовый! Психиатром быть. Психиатрия, дорогой мой,
самая сложнейшая и темная наука. Вот куда потребуются большеголовые, да-с,
милый мой сочинитель!
Составитель откинул "Учебник математики":
- Вы находите, профессор, что женщины более пригодны для психиатрии?
Пожалуй, вы правы. Их мягкость, нежность, ласковость!... Приятно, когда она
в белом развевающемся халате, похожем на утреннее облако, проходит мимо
мрачных и темных душ. А сад, где больной встречает ее мягкое лицо? Цветет
сирень. Желтые дорожки сада словно из того крепдешина, который она, скинув
халат... А ее глаза цвета моих любимых чернил? Я уже обожаю свою дочь,
профессор, хотя, черт побери...
- Он мальчик, мальчик, успокойтесь. Ему быть психиатром, он
большеголовый, у!... Тише, вы.
- Я его назову Вячеславом! В честь моего отца, которого спасали
психиатры. Это было лет двадцать назад. Надеюсь, мой сын будет более удачным
психиатром, чем те, которые спасали его деда. Решено, профессор. Я его
называю Вячеславом. Большеголовый Вячеславу!... Но пристойно ли к большой
голове - Вячеслав? Не подходят сюда Лука, Пров, Сил, Савватий, Зосима,
Ермил, Аким? Короче, чтоб сразу каждый мог запомнить имя большеголового
психиатра. Нет. Зачем перерешать? Назовем его Вячеславом!
- Пожалуйста, пожалуйста, дорогой мой. Однако вам пора продолжать вашу
работу. Я помешал вам? Но рождение сына не столь даже часто, как рождение
романа. Добро, если роман ваш не будет большеголовым...
- Воспринимайте детей, а не отбивайте хлеб у критиков, - сухо сказал я.
Преимущество моего сына пред моим романом состоит в том, что счастье сына я
еще могу увидеть, а что такое счастье романа? Тиражи? Вербицкая читалась
больше Л. Толстого, а сейчас Е. Зозуля кажется иным мудрее В. Хлебникова.
Долголетие? Улови его. От Гомера уцелело только одно имя, хотя книги у
многих и стоят на полках. А кто читал Данте? Прибавьте к этому еще то,
профессор, что десятилетие будущего родит гениев чаще, чем столетие
прошлого. Что же такое счастье моей книги, профессор?
- Смех.
- Над чем?
- Над своим несчастьем.
- А если оно выдумано?
- Так над выдуманным несчастьем только и смеются.
- Бергсонианство, профессор, бергсонианство!
- А я бы предпочел воспринимать еще одного вашего ребенка, чем роман.
Пожалуй, желая снять с себя ответственность за высказывания о судьбе
современного романа, вы печатно назовете мою фамилию, - так и не поняв моих
возражений.