"Дарья Истомина. Леди-босс " - читать интересную книгу автора

вытащили? А главное - зачем? Потом-то я узнала, что моя полупомощница,
полусекретарь, полукомпаньонка Элга Карловна Станке, точно просчитав, что
прежде всего я поползу к зеркалу и от одного вида своей рожи войду в
ступор и сорвусь в шизу по новой, распорядилась его на время убрать, пока
я, значит, не очухаюсь.
Но в те, первые, минуты, когда я вынырнула в этот мир, я этого не
знала и сразу начала заводиться оттого, что кто-то нагло хозяйничает у
меня.
Я нашарила выключатель и врубила электричество. Откровенно говоря, я
эту спальню не любила и, если бы не Сим-Сим, давно бы сделала в ней все
по-своему. Мне тут всегда было неуютно и холодно. Помещение было слишком
огромным для спальни. Лепной потолок с этим идиотским плафоном возносился
слишком высоко. Прежняя хозяйка любила прохладные тона, здесь было много
темно-серого - ковер на полу, шторы, а также лилового и синего - этим
цветом были обиты стены. Кровать была ослепительно белая и холодная, как
льдина. Но здесь был и Сим-Сим, и его хватало на то, чтобы согревать все
это одним своим присутствием. По-моему, Туманский никогда не замечал
декоративных изысков Нины Викентьевны. Он с большим бы удовольствием
дрыхнул и на сеновале. Было бы с кем... Я, конечно, имею в виду себя.
Возле дверей я рассмотрела два видавших виды чемодана из желтой кожи
с наклейками отелей и авиакомпаний. Поверх чемоданов была брошена любимая
куртка Туманского, на ней лежал ноутбук, и я вдруг припомнила, что Сим-Сим
собирался куда-то уезжать.
Или он уже приехал?
Я побрела к окну, нажала на кнопку автомата, штора разъехалась на
половины, волочась по полу и шурша, и я прижалась лбом к оконному стеклу.
Оказывается, была ночь. Окно было мутно-мокрым не то от дождя, не то от
снега. Дул сильный ветер. У главных ворот, замыкавших периметр ограды с
проволокой поверху, у сторожки и гаража горели фонари, выхватывая из мглы
часть территории, и можно было разглядеть, как колышутся от ветра черные,
голые деревья вдоль дорожек. Дом стоял на холме, и с высоты второго этажа,
где располагалась спальня, был хорошо виден пруд. По дальнему берегу его,
сгорбившись, брел с овчаркой охранник в брезентовке с капюшоном. Лед на
пруду почти растаял, ветер зыбил черно-блестящую воду.
Это меня почему-то испугало. Я закрыла глаза. Зеркальные осколочки
мельтешили и кружили, но я напряглась и остановила эту карусель. Я четко
увидела, как один из осколков отразил то же озеро, но в твердых застругах
чистого снега и льда, деревья, опушенные инеем, морозный туманец,
подкрашенный красноватым солнцем... Я знала, что наступал важный день в
моей жизни...
Но тут сильно заболела голова, и все вновь закружилось в зеркальном
сиянии, пока мне не удалось опять тормознуться и разглядеть новое
отражение: ночь, муж Гаши дядя Ефим, в кожухе, валенках и заячьем треухе,
поддатый, бродит по заснеженному огороду за их избой и поджигает фитили
китайской пиротехники. В черное звездное небо с шипением взлетают ракеты,
взрываются в вышине, осыпая серебряным искристым дождем все вокруг,
выбрасывают фонтаны алого, зеленого, золотого, синего огня, освещая
покрытые снегом, похожие на днища опрокинутых лодок, крыши изб погруженной
в сон деревни. Дядя Ефим орет "Ура-а-а!". А я стою на пороге их баньки и
плачу, потому что окончился мой самый счастливый день.