"Фазиль Искандер. Мой дядя самых честных правил" - читать интересную книгу автора

Примерно раз в год являлась комиссия. Пока члены ее опасливо подымались
по лестнице, тетя успевала надеть на него новую праздничную рубашку, давала
ему в руки бабушкины четки и грозным шепотом приказывала ему сидеть и не
двигаться. Члены комиссии, несколько сконфуженные своим необычным делом,
извинялись и задавали тетке необходимые вопросы, время от времени поглядывая
на дядю со скромным любопытством. Тетя извлекала из зингеровской машинки
дядины документы.
- У него золотой характер,- говорила она.- А физический труд ему
полезен. Об этом сам доктор Жданов говорил. Да и что он делает? Пару ведер
воды принесет от скуки, вот и все.
Пока она говорила, дядя сидел за столом, деревянно сжимая четки, и
глядел прямым немигающим взглядом деревенской фотографии.
Перед уходом кто-нибудь из членов комиссии, освоившись и осмелев,
спрашивал у дяди:
- Нет ли жалоб?
Дядя вопросительно смотрел на бабушку, бабушка на тетю.
- Он у нас плохо слышит,- говорила тетя с таким видом, как будто это
был его единственный недостаток.
- Жалобы, говорю, есть? - громче спрашивал тот.
- Батум, Батум...- задумчиво, сквозь зубы цедил дядя. Он начинал
злиться на всю эту комедию, потому что про Батум он вспоминал в минуты
крайнего раздражения.
- Ну какие у него могут быть жалобы? Он шутит,- говорила тетя,
очаровательно улыбаясь и провожая комиссию до порога.- Он у меня живет как
граф,- добавляла она крепнущим голосом, глядя в спину уходящей комиссии.-
Если бы некоторые эфиопки смотрели за своими мужьями, как я за своим
инвалидом, у них не было бы времени сочинять армянские сказки.
Это был вызов двору, но двор, притаившись, трусливо молчал.
После ухода комиссии праздничную рубашку с дяди снимали, и тетя, назло
соседям, посылала его за водой. Гремя ведрами, он радостно бросался в путь,
явно предпочитая коммунальным фокусам свое древнее занятие водоноса.
Больше всего на свете дядя не любил кошек, собак, детей и пьяных. Не
знаю, как насчет остальных, но в нелюбви к детям отчасти виноват и я.
За многие годы я хорошо изучил все его наклонности, привязанности,
слабости. Любимым занятием моим было дразнить его. Шутки порой бывали
жестокими, и я теперь в них каюсь, но сделанного не вернешь. Единственное,
что в какой-то мере утешает, это то, что и мне от него доставалось немало
тумаков.
Бывало, в сырой зимний день сидим в теплой кухне. Бабушка возится у
плиты, рядом дядя на скамеечке, а я сижу на кушетке и читаю какую-нибудь
книгу. Потрескивает огонь, посвистывает чайник, мурлычет кошка. В конце
концов этот тихий, сумасшедший уют начинает надоедать. Я все чаще откладываю
книгу и смотрю на дядю. Дядя смотрит на меня своими зелеными персидскими
глазами. Он смотрит на меня, потому что знает, что рано или поздно я должен
выкинуть какую-нибудь штучку. И так как он знает это и ждет, я не могу
удержаться.
Простейший способ нарушить его спокойствие - это долго и пристально
смотреть ему в глаза. Вот он начинает ерзать на стуле, потом опускает глаза
и рассматривает свои большие руки, но я прекрасно знаю, о чем он думает.
Потом он быстро поднимает глаза, чтобы узнать, смотря я или нет. Я продолжаю