"Фазиль Искандер. Школьный вальс, или Энергия стыда" - читать интересную книгу автора

"скорой помощи" остановилась возле нашего дома и санитары
вынесли его на носилках и внесли во двор. Весь двор высыпал
наружу, а один из санитаров, по-видимому, знакомый моей тети,
кричал во всю глотку, что ничего особенного не случилось,
пусть, мол, бабушка не волнуется.
Когда санитары стали подниматься по лестнице и я увидел
удлиненную голову дяди, слегка сползшую к углу носилок, и
вынужденно, из-за осторожности, торжественный ход санитаров
вверх по лестнице, я вдруг подумал, что мой дядя никогда не
достигал такого сходства с Суворовым, как сейчас на носилках.
Когда санитары стали поворачиваться на первой лестничной
площадке, дядя приоткрыл глаза и, как обычно, посмотрел в
сторону дверей Самуила. Но на этот раз из-за марлевой занавески
испуганно выглядывала его жена. И вдруг рука дяди поднялась над
простыней и вяло опустилась, он прикрыл глаза.
Между прочим, за носилками оставался густой спиртовой
запах, словно из дяди вытекал и вытекал многолетний алкогольный
дух. Дядя Самад после этого еще месяца два лежал дома со
сломанной ногой, и в доме стоял густой спиртовой запах, и в
конце концов тетушка, ссылаясь на нестерпимость этого запаха,
выселила его на верхнюю площадку парадной лестницы, которой
почти никогда не пользовались. Комнату его тетушка сдала
квартирантам.
Так как я стал учиться в школе с двухнедельным опозданием,
многих вещей, уже освоенных другими учениками, я не понимал,
что вызывало у моих товарищей улыбки, а то и откровенный смех
класса. Так. например, я не знал, что разговаривать в классе
вообще нельзя, а если уж говоришь, то надо стараться говорить
потише и как-то сообразовывая свой голос с расстоянием, на
котором находится от тебя учительница, с тем, куда она смотрит,
и так далее. А между прочим, голос у меня от природы был
достаточно громким.
В ответ на неоднократные нарушения правил Александра
Ивановна мне несколько раз предлагала выйти из класса, с чем я,
оказывается, соглашался с неприличной поспешностью. Эта
неприличная поспешность вызывала тайное веселье Александры
Ивановны, я это замечая по ее глазам, скрытым под стеклами
пенсне. А между прочим, поспешность моя объяснялась не тем, что
я радовался освобождению от занятий, а просто я старался как
можно быстрее выполнить то, что мне сказала учительница.
Впрочем, может быть, кроме этого, на моем лице было написано
еще что-то такое, что вызывало ее тайное веселье.
Но что уж вызывало всеобщее, никем не скрываемое веселье,
это то, как я выходил из класса. Как только мне предлагали
выйти из класса, я начинал впихивать в портфель свои школьные
пожитки.
- Портфель пусть остается - ты выходи! - говорила
Александра Ивановна, стараясь не смеяться и руками показывая,
чтобы я оставил в покое портфель. Я неохотно оставлял портфель
и выходил из класса.