"Фазиль Искандер. Утраты" - читать интересную книгу автора

себе тот далекий, солнечный день, когда эта вот старенькая
старушка была еще молодой, крепкой женщиной, а зять был
мальчонкой (или это был сам Зенон?) и они легко и быстро
подымались по горной тропе, чтобы накормить народных санитаров,
ухаживавших за больным и защищавших деревушку, а может, и всю
Абхазию от нашествия Царского Гонца.
Далекий, могучий поток народной жизни остужающим
дуновением коснулся одинокой, болящей души Зенона. Недаром,
думал он, люди веками хранили и воспитывали в своих детях
мистическое уважение и любовь к этому понятию - народ.
Народ - это вечно живой храм личности, думал Зенон, это
единственное море, куда мы можем бросить бутылку с запиской о
нашей жизни и она рано или поздно дойдет до адресата. Другого
моря у нас не было, нет и не будет.
...Через некоторое время все перешли на кухню ужинать. Во
время ужина родственница Зенона вдруг посмотрела на него
обиженными глазами и сказала:
- Купил бы мне сапоги... Смотри, в каких туфлях я хожу...
Подошва тонкая, а у меня ревматизма...
- Ох, тетушка,- ответил Зенон,- я так не люблю этими
делами заниматься...
- А зачем тебе заниматься? - удивилась она.- Ты дай мне
денег, я сама и куплю.
В той среде, где он жил, Зенон краем уха слышал, что
женские сапоги стоят полтораста рублей. Или сто? Сто он мог
дать ей, но больше не мог, потому что на обратный билет не
хватило бы.
- А сколько они стоят? - спросил он у нее.
- Так тридцать! - воскликнула она, как бы удивляясь его
неосведомленности или наивности способа, каким он хочет
отделаться от нее.
Зенон дал ей денег, и она, удовлетворенно, но и без особой
суеты благодарности, положила их к себе в кошелек. Точнее
говоря, вообще никакой суеты благодарности не было.
Когда пришло время ложиться, матери зятя и Зенону
постелили в большой комнате, где стоял телевизор. Его
выключили, потом погасили свет, и в полумгле бледнела
стеклянная дверь, ведущая в лоджию. Из соседней квартиры
доносилось погромыхивание телевизора.
- Отсюда их прогнали,- пробормотала старушка
укладываясь,- так они на балконе беснуются... Сердятся, что их
прогнали... Пожалей нас, господи! Сохрани детей моих и внуков!
Старушка притихла. Балконная дверь светилась бледным,
печальным светом. Вот и все, подумал Зенон, завтра надо лететь
обратно и заниматься своим делом. И вдруг он подумал: всю
жизнь, всю жизнь положил на это дело, пытаясь делать его
хорошо, и, может, от этого матери недодано, сестре недодано и
теперь их нет и никогда не будет и нечем отблагодарить за их
чистую, самоотверженную жизнь.
Проклятый год! Он унес брата, маму, сестру. Зенон вдруг