"Михаил Ишков. Заповедник архонтов " - читать интересную книгу автора

попечителя, являлся наименее освоенной территорией по сравнению с двумя
другими континентами - Дьори и Такнаалом. Пустошей, дебрей, пустынных и
безлюдных мест на Дирахе было достаточно. "Быстролетный" лег на грунт в
горной местности, в широкой расщелине с покатым выглаженным дном. Ниже, в
распадке позванивал ручей, у истока которого были расположены развалины
какого-то сооружения. Я испытывал нестерпимое желание назвать эти руины
"святилищем", "храмом", но вокруг даже намека на ауру святости, таинственной
силы, затаившейся в этих дремучих местах, не было.
На Хорде, в присутствии развалин, возможно, даже и культового
характера, я не испытывал никаких побочных волн, кроме сонного равнодушия,
оцепенелого безразличия, которое испытывала эта земля к разумной расе,
пригревшейся на ее широкой груди. Это могло означать только одно -
мифологическая память у губошлепов стиралась долго, тщательно, на
генетическом уровне.
Но этого быть не могло! С точки зрения становления разума и обретения
свободы подобный вариант был исключен напрочь! Без памяти предков,
закрепленной в сказке, песне, детской считалке, в пословице, заговоре,
поверье, мифе, наконец, губошлепы не смогли дотянуться до созидания ковчега.
Кто-то силком тянул их за уши?
Всю планету?!
Каждую особь?!
Или они были чужие здесь?
Я решил хорошенько все обмозговать. Устроился поудобнее на каменный
выступ, привалился спиной к скальной стене, осмотрелся...
Стояло лето, полный день, сушь... Вокруг меня простирался мир
сверкающий, обременительный для глаз. Будь я человеком, уже через четверть
часа лишился бы зрения; вряд ли здесь помогли бы солнцезащитные очки. Под
ногами островками лежал мерцающий мох, в который были воткнуты редкие
"целлофановые" стебельки и такие же прозрачные кустики колючника. Во мху
ползали нелепые "организмы", поминутно выпускающие ростки, которые на глазах
тянулись вверх, рождали коробочки-соцветия. Коробочки с треском лопались,
разбрасывая вокруг искры-споры. Здесь светилось практически каждое живое
существо, а также камни, развалины, скальные столбы.
По берегам ручья, где торчали увесистые валуны, суетились какие-то
водяные жучки с глазами-искорками. По обе стороны от потока стояли
грибообразные создания - местные деревья, - шляпки которых были утыканы
бриллиантово поблескивающими остриями. Ниже тянулись заросли местного
"камыша" - по их стекловидным листьям, лепесткам пышных бутонов ползали
какие-то букашки. Ниже начинался пальмовый лес. Деревья представляли собой
многоствольные сооружения, осененные "плакучей", как у наших тропических
растений листвой. При набеге ветерка они позванивали...
Пусто... Никакого подспудного шевеления, ни раздумий, ни воспоминаний о
былом, словно здесь, на Хорде, не было "былого". Подобная ватная
безмятежность угнетала, комкала и гасила воспоминание о Земле, навевала
равнодушие и фатализм, словно здесь я был рожден, здесь в первый раз глотнул
воздух - неважно, сегодня ли это случилось или произошло "год" назад по
местным меркам. Телепатическая аура была чиста и естественна, как в первые
дни творения, ничто не замутняло ее свободные переливы. Точно также вел себя
сгусток воды в невесомости - этакий прозрачный шар, поверхность которого в
отсутствие гравитации слабо ходила ходуном под воздействием бездумных сил