"Александр Исаев. М.Н.С. " - читать интересную книгу автора

засевшего в голову еще в варьете: "Жел-то-гла-за-я ночь, ты ца-ри-ца
люб-ви..."
Ольга снимала крошечную комнатенку в "частном секторе" на пару с
подружкой. Соседка уже спала. Кроме двух никелированных кроватей, стоявших
вдоль стен буквой "г", в комнате были еще стол, шифоньер, два стула. Не
зажигая света, они стали раздеваться. Игорь опустился на свободную кровать:
панцирная сетка прогнулась почти до самого пола. Ольга разделась и легла
рядом...
Заснуть ему так и не удалось. Кровать была слишком узкой, сетка
провисала, вдобавок у Ольги была оригинальная манера -- располагаться на
постели по диагонали. Под утро эти мучения ему порядком осточертели, и он,
разбитый, невыспавшийся, решил идти в гостиницу -- досыпать.
Открыв забухшую дверь, он спустился в сад. Светало. На поверхности
прозрачной воды в умывальнике плавали пожухлые листья. Ледяная вода приятно
освежила. Продолжая вытирать лицо носовым платком, он отворил скрипучую
железную калитку и стал спускаться по мощеной извилистой улице -- туда, где
в просветах между деревьями серебрилось море.
Он любил выходить из дома в эти часы. С ними были связаны лучшие
воспоминания его жизни -- когда он, ученик начальных классов, приезжал летом
к бабушке в Новочеркасск.
В Новочеркасск поезд прибывал рано утром. Бабушка жила на захолустной
улице недалеко от железнодорожной станции со смешным названием Цикуновка.
Бабушку дома они обычно не заставали. Предупрежденная об их приезде, она
уходила на рынок за свежей клубникой. Сложив ставни, мать впускала в комнату
сноп света, в котором вальсировали пылинки, принималась разбирать содержимое
чемоданов, а он отправлялся наносить визиты "друзьям детства".
Первым делом он шел к Родионовым. Сразу у калитки его встречала тетя
Тося -- школьная подруга матери, с молодыми смеющимися глазами. Она шла
будить Игоря-большого и Вадика, спавших на веранде. Сорвав несколько желтых
алычинок, Игорь опускался на скамейку. До сих пор осталось в памяти то
незабываемое ощущение, которое он испытывал, когда, запрокинув голову,
блаженно щурился от яркого солнца, чувствуя приятное тепло, перетекавшее к
его затылку от деревянного, выбеленного временем штакетника. Впереди был
длинный-предлинный день, целое лето, вся жизнь...
Бабушка умерла, когда он учился в десятом классе. С тех пор он не был в
Новочеркасске ни разу. Два года назад он был на конференции в Ростове (это
час езды до Новочеркасска на электричке), все собирался съездить, проведать
старых друзей, откладывал со дня на день, да так и не съездил.

Его задержали в холле гостиницы, когда он, отдохнувший, вальяжный,
направлялся вечером к Ольге в варьете. В Одессу самолет прилетел рано утром.
У трапа их уже ждали. В тюрьму его везли по маршруту сто двадцать девятого
автобуса. Ехали по знакомым улицам. Вот пересекли линию десятого трамвая, на
котором он часто возвращался из института в общежитие. Вывернув на
Черноморскую дорогу, микроавтобус остановился в тени, у ворот тюрьмы. За
окном, по солнечной стороне улицы, с веселым громыханьем проносились
трамваи, мелькали автомобили. Начинался новый день. Ему еще только
предстояло узнать, что женщина в тот же день скончалась в больнице от
кровоизлияния в мозг. "Жаль все-таки, что я не съездил тогда в
Новочеркасск", -- подумал он.