"Эжен Ионеско. Орифламма [H]" - читать интересную книгу автора

приятной именно из-за него! Но ведь жизнь это не всегда сплошное веселье!..
Я едва уже помнил, что убил его я, или, скажем мягче, казнил, в минуту
гнева... или негодования... Мы давно молча простили друг друга... если уж
говорить по большому счету, виноваты были оба. Но смог ли он все забыть?
Мадлен прервала ход моих мыслей.
- Он уперся лбом в стену. Пора действовать!
- Да! - решился я.
Я встал. Открыл ставни. Посмотрел в окно. Как красива летняя ночь!
Было, очевидно, часа два после полуночи. На улице - никого. Во всех домах
темные окна. В небе над головой - круглая, сияющая луна, живая звезда.
Млечный Путь. Туманности, множество туманностей, дороги в небе, ручьи,
жидкое серебро, осязаемый свет, бархатный снег. Белые цветы, букеты, букеты,
сады в небе, мерцающие леса, прерии... И пространство, пространство,
бесконечное пространство!..
- Ну, о чем ты думаешь? - спросила Мадлен.- Нельзя допустить, чтобы
нас заметили. Я послежу за улицей.
Она вылезла в окно. Добежала до угла улицы, посмотрела налево, направо,
потом махнула мне рукой:
"Давай!"
Река была метрах в трехстах от дома. Чтобы добраться до нее, предстояло
пересечь две улицы и пройти маленькую площадь Т., где была опасность
натолкнуться на загулявших американских солдат, которые наведывались в бар и
бордель, принадлежащие владельцу нашего дома. Не налететь бы в темноте на
какую-нибудь лодку, вытащенную на берег: для этого придется сделать крюк,
что еще больше осложнит всю затею. Но выбора у меня не было. Без риска не
обойтись.
Бросив последний взгляд на улицу, я взял мертвеца за волосы, с трудом
приподнял, положил его голову на подоконник и спрыгнул на тротуар. ("Только
бы он не свалил горшки с цветами",- подумалось мне.) Я потащил его наружу.
Казалось, я волоку спальню, коридор, столовую, всю квартиру, весь дом; потом
- будто я вырвал из самого себя, через рот собственные внутренности,
легкие, сердце, скопище неясных чувств, неосуществленные желания, зловонные
мысли, затхлые, гниющие образы, развращенную идеологию, разложившуюся
мораль, отравленные метафоры, тлетворные газы, цепляющиеся к органам, как
растения-паразиты. Я мучился ужасно, я не мог больше, я истекал слезами,
кровью. Надо было терпеть, но как это было тяжело! Да еще страх, что кто-то
может меня заметить! Я вытащил из окна его голову, длинную бороду, шею,
туловище, я уже оказался у ворот соседнего дома, а ноги его все еще
оставались в коридоре. Мадлен подошла ко мне, она дрожала от страха. Я
потянул еще - изо всех сил, с огромным трудом сдерживаясь, чтобы не
закричать от боли. Я продолжал пятиться ("На улице - никого,- говорила мне
Мадлен,- во всех окнах погашен свет") и добрался наконец до угла улицы,
повернул, перешел, повернул, перешел. Тело наконец целиком вылезло из окна.
Мы оказались прямо в центре маленькой площади Т., освещенной, как днем. Я
остановился. Вдали послышался шум грузовика. Завыла собака. Мадлен не
выдержала: "Брось его и пошли домой!"
- Это было бы неосмотрительно! Если хочешь, возвращайся. Я справлюсь.
Я остался один. Удивительно, насколько легче стал труп. Он здорово
вырос, но исхудал, потому что все эти годы ничего не ел. Я начал крутиться
на месте, мертвец, как лента, оборачивался вокруг меня. "Так будет легче