"Карл Иммерман. Мюнхгаузен. История в арабесках (барон Мюнхгаузен)" - читать интересную книгу автора

франконского винца, двадцать четвертый превращает больного в полумертвеца.
Из этого состояния выводит меня один гомеопат при помощи 1/6000000
грана мышьяка.
- Господин доктор, - говорю я, ослабленный двадцатичетырехкратным
аллопатическим лечением, - г-н доктор, все это оттого, что я соврал.
- Соврали! - восклицает тот. - В таком случае нет ничего легче, чем вас
вылечить.
Вы должны наклеветать, т.е. солгать со злобным намерением, и тогда
болезнь моментально пройдет.
Мысль, как молния, пронизывает мне душу.
- В Швабию! - кричу я. - В Штутгарт! Доктор Нахтвехтер - человеколюбец,
он будет великодушен и позволит мне некоторое время, до моего
выздоровления, сотрудничать в его литературном листке (*29).
Меня укутывают в тюфяки, кладут в карету, и я добираюсь до Штутгарта
еле живой. В этот самый момент издатель литературного листка выходит из
Палаты, где при обсуждении налога на вино он говорил о бремени, под
которым страждет церковь.
- Благородный человек, - говорю я, - вы, чье лицо светится добротой и
честностью! Вы - ночной сторож Германии, который всегда трубит, что
полночь настала, когда заря взошла! Так-то и так-то обстоит со мной.
Я рассказываю ему всю историю и излагаю свою просьбу.
- Охотно, - говорит Нахтвехтер, - начхать мне на литературу.
Он дает мне инструкции относительно статьи для листка, и я сажусь
писать. На первой же странице я чувствую успокоение, на второй уже
облегчение, на третьей кровь притекает в жилы, на четвертой ко мне
возвращаются силы, на пятой полнеет мой отощавший лик, а после шестой я
здоров, как бык; так что мне уже не к чему было писать дальше о книгах и
авторах, которым надо было нашить по первое число, и я мог предоставить
Нахтвехтеру окончание статьи.
Таким образом, штутгартский литературный листок вылечил меня
гомеопатически от губительных последствий лжи. Вероятно, Нахтвехтер не
принимал в детстве ревеня или не имел никакого воображения, иначе он давно
бы умер от своего листка. Я же остерегусь когда-либо еще погрешать против
правды, так как знаю, что Нахтвехтер мне больше не поможет. Он вопит о
неблагодарности: я-де, мол, сидел у его очага, он-де оказал мне
гостеприимство, как капитан Роландо Жиль Блазу в своей берлоге, а я-де не
исполнил своего долга и перестал врать для него, как только выздоровел.
Против этих и подобных обвинений защищает меня одно старое изречение,
гласящее:

Связует правда нас, а ложь к раздору тянет.
Коль ты обманешь свет, то свет тебя обманет.



ПЕРЕПИСКА АВТОРА С ПЕРЕПЛЕТЧИКОМ



1. АВТОР ПЕРЕПЛЕТЧИКУ