"Анатол Адольфович Имерманис. Гамбургский оракул ("Мун и Дейли") " - читать интересную книгу автора

огнями световой рекламы. Суматошный калейдоскоп бегущих, прыгающих,
вертящихся волчков букв, сигарет, бутылок, женских бюстов, мужских торсов не
уступал по размаху вечерней панораме большого американского города. И не
будь этого фейерверка в честь великой богини коммерции, своими лихорадочными
отблесками придававшего лицам выражение маскарадного веселья, можно было бы
подумать, что они едут не на премьеру, а на похороны.


"ТЕАТР В КОМНАТЕ"

Если мы не разделаемся со своим
прошлым, оно разделается с нами.
Магнус Мэнкуп

Театр находился на Алстерском шоссе, которое, начиная от погруженного в
безмолвие стадиона Национального спортивного общества до Алстерского парка,
было заставлено автомобилями. На каждую машину иной марки приходилось
десяток "фольксвагенов", безобразных с виду жуков, прочно вписавшихся в
дорожный пейзаж Европы и Америки. Победить в жестокой схватке с конкурентами
немцам помогло знание психологии обывателя, которому неважны красота и
скорость, лишь бы дешево и удобно.
В поисках свободного места пришлось проехать всю улицу. Дальнейший путь
преградила подсвеченная молочными фонарями темно-зеленая стена парка.
Регулировщик в украшенной большой бляхой островерхой шапке транспортной
полиции, вежливо потеснив владельцев прибывших перед этим машин, наконец
нашел для них пятачок свободного пространства.
Они не спеша пошли к ярко освещенному подъезду. Мэнкуп замешкался,
запирая машину. Ловиза остановилась. Она стояла под фонарем, почти слившись
с сумерками, - продолговатое уплотнение воздуха с резко очерченной тенью, из
которого выступала белая рука с блестящей черной сумкой. Мун и Дейли
остановились почти в то же мгновение. Втроем они молча стояли, поджидая
Мэнкупа. Уже у самого подъезда их нагнал Баллин. У него испортилась пружина
дверцы, ему так и не удалось захлопнуть ее.
Посвятивший себя модернистским поискам "Театр в комнате" помещался в
старинном здании. Это был такой же парадокс, как то, что интеллектуальные
снобы прибыли на премьеру в обывательских "фольксвагенах".
Театральная витрина напоминала своей застекленной пустотой вестибюль
метро после закрытия. Ни фотографий актеров, ни сцен из спектакля, одна лишь
голая афиша с именем автора и названием пьесы "Перчатки госпожи
Бухенвальд" - трезвая типографская заплата на богато разукрашенном
классицистском фронтоне.
Спектакль еще не начался. Сцена размером не больше подмостков
ресторанного трио лежала в темноте. Что-то смутно поблескивало в глубине
выемки. При наличии фантазии нетрудно было представить себе огромную конуру
и столь же огромные фосфоресцирующие зрачки притаившегося в темноте цепного
пса. А тесно рассаженные в маленьком зале зрители, оживленно болтая,
предвкушают минуту, когда чудовище бросится из своей конуры на публику. Как
бы страшно оно ни было, цепь превратит его ярость в безопасное, забавное
зрелище.
Прокладывая себе путь к первому ряду, раскланиваясь со знакомыми,