"Александр Иличевский. Дом в Мещере" - читать интересную книгу автора

Поначалу мне спасительно пришло в голову списать все на произвол
воображения. Что вот, мол, засиделся, и то - в чем засиделся его (того)
безумным содержимым - вдруг постепенно стало взбраживать сознание, которое,
постояв должное в прохладном и герметичном одиночестве, вдруг стало бухтеть,
себя будоража, расщепляясь и выделяя, выдавая взвесь и пузырьки, - и
образовавшаяся муть в какой-то момент пошла, отделившись от света, в осадок,
и вот - нате, некий сгусток фантомный, как выкидыш, выпал под ноги и тут
же - юркнул в невидимость, затаился: но время от времени дает о себе знать,
вызывая тревогу, к которой хочешь не хочешь, а нужно привыкнуть - и
привыкаешь.
Теперь немного нужно прояснить героя: что с ним и как, и почему живет
один - в результате обстоятельств, которые, представьте, уникальны и
одновременно просты, - что свойственно любому из снов: просты, поскольку
происходят, и уникальны в то же время. Наш герой живет в Москве, в той
местности, которую отшибом именовать по отношенью к центру здесь принято:
Открытое шоссе - в неимоверной путанице улиц - единственный большак, который
никуда ни путника, ни транспорт не выводит, а, обрываясь тупиком за три км
до МКАДа, подслеповато тычет в громадное пространство парка - Лосиный остров
поглощает на карте направления и трамвайные пути за "Детским садом" -
последней остановкой, где, сойдя, глаза становятся кустами от проросшей
зеленью сетчатки. (Ведь это свойственно глазам - точнейшим хамелеончикам, -
быть тем, что видят, не вопрошая - что? и есть ли в этом смысл.) И дальше
парк нерукотворный, дикий его прогулки путано ведет по глохнущим в конце
концов тропинкам... Но то ему и на руку: поскольку он мечтает заплутать,
чтобы избавиться от прошлых бредней, чтобы развеяться от средоточья тоски и
неподвижности...
Уже прошло два года, как он выбрал место для пребывания и поместил в
него себя в надежде позабыться своим же прошлым: вымарав из записной всех
тех, кто так или иначе - возможно, что лишь косвенно, - мог в будущем
остаться и потому случайно, рикошетом был способен вызвать память, которая
сожрать его в два счета всегда готова, начиная с мозга. Он был предельно
осторожен с этим непроизвольным обмороком бреда, который мог случиться, если
Мнемозина ему навстречу вынырнет как случай.
Но этот случай с горбуном его застал врасплох. Теперь засада стала
очевидна. И это вот письмо... Все вместе заставило собраться, сжаться, как
перед рукопашной - и неважно, что с призраками, - то еще опасней.
Короче, в трех словах, как где-то выразил один поэт здоровый: "Чуваку
баба не дала, а он в дурдом попал". Примерно так. Но вот "дала" ли, не
"дала" ли Глебушке Далила, я сам не помню, и если вспомню, то дальше помнить
не захочу. Не в этом, конечно же, дело. И не в том, что учесть бы надо: не
хлюпик Глеб никудышный, а самый Самсон-назорей настоящий. Что скотины урон,
и смерть детей обожаемых, и своя, от проказы вонючая, что в глазах
невозможно червонною пастью маячит? Тщета да и только - плюнул, проклял,
забыл и спокойно слетел в пустоту-перину: такой исход куда вероятней, чем
Иова допрос пристрастный.
Дело все в степени чувствительности: цепляет ли факт пропажи до смерти
или же нет - лишь так, позудило-поблазнило и схлынуло, будто б и не было.
Все зависит от капризности пострадавшего: у ребенка цацку отняли - так вот:
что им выплакалось, по сути, и есть содержанье беседы Иова - сначала с
друзьями, с женой - и с Тем, Кто воздал наконец за пристрастие веры. Вернули