"Александр Иличевский. Дом в Мещере" - читать интересную книгу автора

Что-то вверху, дребезжа, оборвало страховочный шнур, и он, глухо
звякнув, провис. Десятки метров капрона, змеясь стаей зигзагов, рухнули в
снег - и хлестнули в толпе.
Кто-то вскрикнул. Кто-то выругался. Мужик в плешивом полушубке присел и
стал махать шапкой, как снятой головой...
Шар рванулся вверх, его стало плавно сносить, и он, на время затмив,
совместился с солнцем.
Далее люди вырывали друг у друга бинокли и подзорные трубы.
Выхватывали, чтобы видеть, как на обрывке шнура висит в вышине под корзиной
воздухоплавающее тело, - и концы кашне, выбившись, свисают параллельно
рукам, параллельно запрокинутому взгляду.
Финал этого полета я увидел вечером в новостях: шар наконец приземлился
в Капотне. На следующий день прочитал в газете: Михаил А., эмигрант,
семнадцать дней назад прибыл на побывку, с друзьями видеться отчего-то не
стал, или не успел, причина неизвестна.
Но главное - вскоре я вновь этот воздушный рейд увидел в ночном
кошмаре, где двумя чужими зрачками уносилось прочь в слепоту мое вобравшее
город зренье...
Окно в кухне выходило во двор. Однажды утром осень в нем исчезла.
Громадный белый свет, выпав из низкого облака, вытеснил разом обморочную
жухлость пространства, которое, так и не успев обмолвиться последней
постепенностью, взмыло куда-то вверх. Опрокинувшись и исчезнув, пространство
оставило по себе свой отпечаток - призрак негатива, которому предстоит,
пробуждаясь, быть проявленным весной. Просторная белизна, свободная для
утраты нового взгляда, оказалась безопасным вариантом слепоты, испещренной
застывшими черточками веток, теплыми пятнышками асфальта, кляксами
канализационных люков, обрывающимися в воздухе лесенками галочьих следов...
Слепота эта безопасна потому, что она - внешнее, в нее можно
проникнуть, у нее есть порог. Настоящая слепота - всегда внутреннее
безграничное путешествие: в него не войти, из него - не выйти. Так моллюск
обречен буравить тоннель своей раковины-дома.
Осязание слепца не есть отслеживание его мнимой границы, но ощупывание
перемещения внутри его разбухшего до окоема лабиринта. Внутреннее настолько
избыточно, что вымещается и на внешность. Отчего лица слепцов обычно так
одутловаты, что щеки, подглазья, почти смыкаясь с крутыми надбровными
холмиками, делают их облик схожим с видом утопленника, всплывшего на свет
где-то вниз по течению на четвертый день.
Размытость телесных границ: туловище, лицо человека, утопшего в
темноте, - бесформенное бельмо, расплывшееся по облику. Все одутловатое
тело - сплошной ослепший глаз, лежалое рыхлое яблоко, чей цвет - бледность.
Лицо слепца есть слепок, как посмертная маска, снимок ландшафта
вспученной внутри него темноты, в которую никак не вглядеться. Негатив
делает размытую волглость черт внятной: выпуклое становится вогнутым,
избытки бесцветного эфира лопаются тенями. Но что может быть бессмысленней
фотографии слепца?
И все-таки во внезапности, с которой ретировалась осень, не было
очищающего качества ополаскивающей временной перегной пустоты. Здесь был
какой-то подвох, какое-то спотыкание, рушащееся под ноги с непроизносимым
междометием, - язык беспомощен, поскольку как бы прикушен от удара, от
которого легкий нокаут, тугим сгустком крови накативший в область