"Александр Иличевский. Дом в Мещере" - читать интересную книгу автора

Внезапно что-то происходит: старик мерцает долгим взглядом, тень
проступает изнутри в лице. Он углубляется в усилие.
- Стефанов, что, так плохо?
- Плохо.
- Медсестру позвать?
- Я справлюсь...
Он надвигает сванскую шапочку на глаза и пытается улыбнуться - из
глубины боли.
- Вы говорить-то можете?
- Могу.
- Так что ж, давайте говорить?
- Чуть позже.
Я поворачиваюсь к окну.
Снег падал так, как если бы деревья взлетали вверх в полнейшей тишине и
там бы растворялись в свете... Да-а, место они выбрали вполне сказочное...
Кругом - дремовая Мещера, летом, должно быть, леший водит, мох на мшарах,
что твой ковер у шаха, - по щиколотку... Грибов - тьма, хоть косой мети... Я
был в детстве в этих местах, два месяца проторчал в спортивном лагере на
Прорве.
Стефанов приподнял с одеяла книжку, листнул три страницы, но читать не
стал.
- Алексей Васильевич, может, в самом деле медсестру позвать?.. Чего
мучиться-то?
Стефанов помолчал.
- Знаете, вы, пожалуй, правы. Боль, она, в общем-то, не облагораживает.
Разумеется, испытание ею прибавляет мужества. Но скоро все это оборачивается
каким-то нездоровым спортом.
Старик говорил с трудом, претерпевая. Я ткнул в звоночек и, подскочив,
крикнул в дверь:
- Нужна помощь, срочно!
Когда пришла медсестра с мензурками, заодно спросил у нее еще и травки.
Поломавшись, отсыпала.
После коктейля лицо старика прояснилось.
Я затопил камин и набил две гильзы. Стефанов свою отложил, не
раскуривая. Я затянулся с наслаждением.
Зря старик не благоволит к траве. Говорит, иронизируя, что
иван-да-марья на его поколенье не действует, как мое равнодушно к полету
Гагарина. Или ко вторжению в Прагу.
- У каждого времени своя рецепторная зона, - заметил он однажды.
Честное слово, не понимаю. Травка, на мой взгляд, отличное клиническое
средство. Уж точно получше коктейля Бронштейна. Слишком круто тот забирает -
после приема ты сразу, под напором вплываешь в туманное озеро совершенной
благодати. А травка, она только отвлекает: конечно, тебя всерьез укачивает
облегчение, но берег видно всегда. Полная, безотносительная благодать вредна
потому, что всякий раз у больного появляется надежда на рай. Но боль
возвращается, и с ней - тоскливая смерть наяву, похмелюга. В результате -
запойное дело. Но суть ведь не в боли и не в цикле поблажек, а в обмане
души.
Снег тихо падал. Казалось, он возносил по себе деревья. Взгляд
подымался вслед за тающими, тянущимися в плавной белизне кронами, и сверху