"Э.В.Ильенков. Диалектическая логика (Очерки истории и теории) " - читать интересную книгу автора

определений мышления нет ни одного признака, который входил бы в определение
протяженности и наоборот. Но если такого общего признака нет, невозможно и
рационально умозаключить от мышления к бытию и наоборот, так как
умозаключение требует "среднего термина", т.е. такого, который входил бы и в
ряд определений мысли, и в ряд определений бытия вещей вне сознания, вне
мысли. Мысль и бытие не могут вообще соприкасаться друг с другом, ибо в
таком случае их граница (линия или хотя бы точка соприкосновения) как раз и
была бы тем, что одновременно и разделяет и связывает их между собой.
Из-за отсутствия такой границы мысль не может "ограничивать"
протяженную вещь, а вещь - идею, мысленное выражение. Они как бы свободно
проникают, пронизывают друг друга, нигде не встречая границу. Мысль, как
таковая, не способна взаимодействовать с протяженной вещью, а вещь - с
мыслью, каждая вращается "внутри себя".
Сразу возникает проблема: как же связаны между собой в человеческом
индивиде мысль и телесные отправления? Что они связаны - факт очевидный.
Человек может осмысленно управлять своим пространственно определенным телом
среди других таких же тел, его духовные импульсы превращаются в
пространственные движения, а движения тел, вызывая изменения в человеческом
организме (ощущения), преобразуются в мысленные образы. Значит, мысль и
протяженное тело все-таки как-то взаимодействуют? Но как? В чем природа
этого взаимодействия? Как они "определяют", т.е. "ограничивают", друг друга?
Как получается, что траектория, построенная мышлением в плане
воображения, например кривая, начерченная в согласии с ее уравнением,
оказывается конгруэнтной (совпадающей) с геометрическим контуром той же
самой кривой в реальном пространстве? Значит, форма кривой в мышлении (т.е.
в виде "значения" алгебраических знаков уравнения) тождественна
соответствующей кривой в реальном пространстве, т.е. кривой, начерченной на
бумаге, в пространстве вне головы. Это ведь одна и та же кривая, только один
раз - в мышлении, а другой раз - в реальном пространстве. Поэтому, действуя
в согласии с мышлением (понимаемым как смысл слов, знаков), я одновременно
действую в строжайшем согласии с формой (в данном случае - с геометрическим
контуром) вещи вне мышления.
Как может быть такое, если "вещь в мышлении" и "вещь вне мышления" не
только "разные", но и абсолютно противоположные? А абсолютно противоположные
как раз и означают: не имеющие между собою ничего "общего", ничего
тождественного, ни одного определения, которое одновременно входило бы в
качестве признака и в понятие "вещи вне мышления", и в понятие "вещи в
мышлении", "мыслимой вещи"? Как же могут согласоваться между собою - и
притом не случайно, а систематически и закономерно - два мира, не имеющие
между собою абсолютно ничего "общего", "тождественного"? Тут-то и возникает
проблема, вокруг которой крутится все картезианство - и сам Декарт, и
Гейлинкс, и Мальбранш, и масса их последователей.
Мальбранш в свойственной ему остроумной манере выражает получающуюся
здесь принципиальную трудность так: при осаде Вены турецкой армией защитники
Вены видели, несомненно, лишь "трансцендентальных турок", однако убиты были
турки самые настоящие... Трудность тут явная и для картезианской точки
зрения на мышление абсолютно неразрешимая, ибо защитники Вены действовали,
т.е. целились и стреляли, в согласии с тем образом турок, который они имели
внутри своих мозгов, в согласии с "мыслимыми", с "трансцендентальными"
турками и вычисленными в уме траекториями полета ядер, а попадали-то в турок