"Камил Икрамов. Скворечник, в котором не жили скворцы (Повесть для старшекласников)(про войну)" - читать интересную книгу автора

- Вы как хотите, а я полез. Дом дороже чемодана.
Шурка был абсолютно прав. Но Сережка встал на путь предательства.
Тетка, Сережка и я начали спускаться вниз по парадной лестнице, а Шурка
один пошел через черный ход на лестницу, ведущую к чердаку. Я нес чемодан
и подушку, тетя Лида - узел и одеяло, Сережка шел впереди нас в каске и
мою каску нес в руках. Мне очень хотелось ее примерить, но было неловко
перед Сережкой, неловко войти в ней в бомбоубежище, и руки были заняты.
В бомбоубежище пахло гнилой картошкой. Раньше здесь было
овощехранилище, потом года три красный уголок с настольным бильярдом, но
запах гнилой картошки стоял прочно. Под потолком на шнурах болтались
электрические лампочки, в полу зияли щели, нары и топчаны тоже были
щелястые. На нарах, топчанах и чемоданах сидело все население нашего дома.
С тетей Лидой здоровались, и со мной тоже. Многие не видели нас больше
месяца. Всю войну.
- С приездом, Лидия Ивановна!
- Здравствуйте, Лидочка! Вот она, наша жизнь...
- Лучше бы уж вам на даче оставаться...
У тети Лиды действительно началась одышка, и она отвечала только
кивками.
И со мной заговаривали:
- Вырос, возмужал. Молодцом стал.
- Ты загорел.
И все такое необязательное, никому вроде бы не нужное, но то, что
всегда говорят, когда думают о другом, действительно важном. Говорят и
говорят. Все это было бы терпимо, если бы некоторые не добавляли моего
имени. Скажут что-нибудь неинтересное и в конце добавят "Фриц" или, еще
хуже, "милый Фриц".
Я поставил чемодан. Тетя Лида села на нары и уперлась руками в
колени. Да, значит, серьезный приступ начался. А тут еще духота такая!
Вдруг к нам подошла Галя Кириакис. На боку у нее санитарная сумка, на
рукаве повязка с красным крестом.
- Тетя Лида, вам помочь?
"Во дает! - подумал я. - И сумку достала".
На меня Галя даже не посмотрела. Я тоже не стал на нее глядеть и
пошел к выходу. Я увидел Доротею Макаровну и сказал: "Добрый вечер". Она
ответила: "Здравствуйте", будто я не я. Глаза у Доротеи Макаровны были
неподвижные, щеки белые-белые, а губы накрашенные, бантиком. И Андрей
Глебович был тут. Он чинил сломанный топчан и меня не заметил. Зато
Матишина заметила меня и очень обрадовалась.
В нашем доме эту женщину за глаза все называли Матишина. Получалось
как фамилия. А на самом деле она была Ольга Борисовна Ишина, мать Вовки
Ишина. Еще ее называли Барыня, но это редко. Она одевалась в старомодные
платья с белыми и розовыми кружевами, на груди носила часики с крышкой, на
пальцах у нее были большие серебряные перстни, которые нам никак не
удавалось рассмотреть. Сын Барыни-Матишиной давно уже был никакой не
Вовка, он кончил институт и работал инженером на авиационном заводе. В
глаза его называли Вова или даже по имени и отчеству - Владимир
Васильевич, но за глаза - Вовка. Вы не думайте, его уважали в нашем доме,
но говорят, что, когда я был еще совсем маленький или даже еще не родился,
он был ужасный озорник, хуже всех в доме. И еще у него был мотоцикл