"Олег Геннадьевич Игнатьев. Магия крови " - читать интересную книгу авторасидеть, периодически меняя позу.
Где-то в середине разговора в кабинет заглянул Гульнов, положил на стол список сотрудников психиатрической лечебницы, график их дежурств и показал глазами, что подождет до окончания беседы наверху, на третьем этаже. - Итак, - Климов оперся локтями на стол, - давайте вспомним, где вы увидели сына? В какое время дня? Во что он был одет? Не торопитесь. Собственный опыт давно подсказал ему, что лучший способ забыть невероятный сон - это попытаться записать его в деталях. Куда что девается?! Должно быть, он посмотрел на нее так, как смотрят на больных, убогих и беспамятных, потому что Легостаева ответила ему с тем вдумчивым спокойствием, которое нередко оттеняет горечь и обиду. - Вы думаете, это наваждение? Галлюцинация? Климов сделал вид, что перечитывает протокол. - Я слушаю, Елена Константиновна. Легостаева потеребила сумочку и, словно собираясь вновь пережить то, что ею уже было пережито, прижала руку к сердцу. Скрытый укор всегда больнее ранит. Уловив этот жест, Климов подумал, что многие матери схожи между собой. От вечного беспокойства за судьбу своих детей у них появляется эта привычка держать руку у сердца, лишь только речь заходит об их чадах. А любовь к порядку в доме, оглядка на общественное мнение не что иное, как подспудное желание покоя, которого их дети зачастую не имели по родительской прихоти и недомыслию, как это было в семье Легостаевой. Но проходит время, когда жизнь вне семьи, без детей становится невыносимой. Скучна, обременительна, кошмарна. Все в мире зыбко без домашнего уюта. И как же холодеют в доме Климов невольно набрал номер своего домашнего телефона и, услышав ломающийся голосок младшего: "Пап, это ты? У меня полный порядок!" - облегченно положил трубку. Все правильно: уголовный розыск - это самые смелые и волевые мужчины, но власть над собой, над своими чувствами дается ох как нелегко. - Итак, Елена Константиновна... когда и где? Легостаева раскрыла сумочку, сунула в нее нервозно скомканный платок и тут же вытащила, должно быть, вспомнив, что он мокрый, а у нее там заявление и документы. - Два дня назад. Возле театра. - Днем? - В одиннадцать часов. Климов записал: седьмого октября, в одиннадцать часов. - Как он был одет? - Мне показалось, бедно. То есть по-плебейски... Джинсы, куртка... А ведь ему двадцать семь лет. Первого мая исполнилось. - Джинсы синие? - Нет, черные. Вельветовые. Снизу забрызганные грязью. - Куртка? - Самая обычная. Отечественного пошива. - Цвет? - Зеленый. Что меня и поразило. Гнусного какого-то, болотного отлива. А у него всегда был хороший вкус, даже малышом капризничал, если не то наденем. Он, знаете, в отца. Аристократ. |
|
|