"Эдмунд Гуссерль. Кризис европейского человечества и философия " - читать интересную книгу автора

судьбу. Все это спекулятивное знание ставит себе целью служение человеку в
его человеческих целях, чтобы возможно счастливее построил он свою мирскую
жизнь, чтобы мог оборониться от болезни, всякого рода судьбы, нужды и
смерти. Понятно, что в этом мифо-практическом созерцании и познании мира
могут иногда выступать представления о фактическом мире, каким он выглядит
для научного опытного знания, и эти представления могут в дальнейшем быть
использованы наукой. Однако в своей собственной смысловой связи они суть и
остаются мифо-практическими, и это искажение, извращение смысла, когда
человек, воспитанный в духе созданного в Греции и развитого в новое время
научного образа мышления, начинает говорить об индийской и китайской
философии и науке (астрономия, математика), а следовательно, по-европейски
интерпретирует Индию, Вавилон, Китай.
От универсальной, но мифо-практической установки резко отличается в
любом указанном смысле непрактическая "теоретическая" установка, установка
thaymazein, из которой гиганты первого кульминационного периода греческой
философии - Платон и Аристотель - выводили начало философии. Человека
охватывает страсть к созерцанию и познанию мира, свободная от всяких
практических интересов, и в замкнутом кругу познавательных действий и
посвященного ей времени преследуется и творится не что иное, как чистая
theoria. Другими словами, человек становится незаинтересованным
наблюдателем, озирающим мир, он превращается в философа; или скорее жизнь
его мотивируется новыми, лишь в этой установке возможными целями и методами
мышления, и в конце концов возникает философия - и он сам становится
философом.
Конечно, рождение теоретической установки, как и все исторически
ставшее, имеет свою фактическую мотивировку в конкретной связи исторических
событий. Стоит в этой связи разъяснить, как в способе существования и
жизненном горизонте греков VII столетия, в их взаимоотношениях с громадными
нациями окружающего мира, могло установиться и укорениться сперва в
отдельных умах то самое thaymazein.[3] Мы не будем всматриваться в детали,
нам важнее понять способ мотивировки, осмысления и созидания смысла, который
путем простого изменения установки, т. е. через thaymazein, привел к
теории - исторический факт, который, однако, должен иметь свою сущностную
природу. Следует также разъяснить, как первоначальная theoria из полностью
"незаинтересованного" (протекающего под знаком epoche от всякого
практического интереса) созерцания мира стала теорией собственно науки
превращение, опосредованное различением doxa[4] и episteme.[5] Возникающий
теоретический интерес, то самое thaymazein - конечно, модификация
любопытства, изначальное место которого в естественной жизни и которое
объяснимо как участие в "жизни всерьез", как проявление изначально
выработанного интереса к жизни или как развлечение зрелищем, когда все
прямые жизненные потребности удовлетворены или истекли часы службы.
Любопытство (здесь не обыкновенный "порок") - это уже обращение, интерес,
отстраняющийся от эмпирических интересов, пренебрегающий ими.
Ориентированный таким образом, он обращается сперва к многообразию
наций, собственной и чужих, каждая со своим собственным окружающим миром,
который - с его традициями, богами, демонами, его мифическими силами -
считается просто самоочевидным реальным миром. В этом удивительном контрасте
возникает различение представления о мире и реального мира и встает новый
вопрос об истине - не об увязанной с традицией истиной повседневности, но об