"Павел Хюлле. Вайзер Давидек " - читать интересную книгу автора

идеи, все, конечно, связанные с Вайзером. Что он нам покажет? А может - что
с нами сделает? Может, научит нас летать над землей, а может, превратит
бабочку в лягушку или наоборот? А что, если спросить у него, зачем это он
плясал в подвале заброшенного завода? Петр согласился, что это было бы
интересно, но не лучше ли попросить у него еще один ржавый "шмайсер"? Если
он знает весь лес аж до Оливы или еще дальше, он мог немало выгрести из
немецких окопов. А может, Вайзер захочет сыграть с нами в настоящую военную
игру? Зачем бы он присматривался к нашим играм тогда, на брентовском
кладбище? Уже после обеда, сидя на прогнившей скамье между веревками с
бельем, мы вспоминали каждый его жест, каждое слово. Почему он не ходил с
нами в костел? Зачем ему Элька? Кто его научил укрощать зверей? Наши
рассуждения прервала на минуту пани Короткова, которая из окна вышвыривала
вещи своего мужа. "Паршивец этакий, пьяница, - кричала она, - убирайся
сейчас же и больше не возвращайся! Чтоб глаза мои тебя не видели, чтоб уши
не слышали!" На землю уже спланировала рубашка, пара штанов, ботинки, и
вдруг из подъезда вышел пан Коротек. Неуверенными шагами подошел он к кучке
своих вещей и, как ни в чем не бывало, начал одеваться, поскольку гнев жены
выгнал его из дому в одних трусах и босиком. "Эй! - крикнул он наверх. - А
носки чего зажала?" Пани Короткова не знала пощады, она захлопнула окно, и
мы наблюдали, как пан Коротек, сидя теперь на земле, надевал ботинки на
босые ноги и как правая нога у него попадает в левый ботинок и наоборот.
Наконец, управившись с обуванием, он покинул двор матросской походкой, при
этом распевая, в общем-то недурно: "Адье, моя любимая, адье, моя мулатка
дорогая!!!" Пани Короткова, однако, не была мулаткой, и, по-видимому, ее муж
пел просто так, для поднятия духа. Хорошо - но где Вайзер научился играть в
футбол, да еще так классно? Наш разговор крутился вокруг одного и того же.
Если в матче с армейскими он показал такой класс, то почему никогда прежде
мы не видели в нем футболиста, почему он всегда стоял в стороне, когда
учитель физкультуры делил нас на две команды и велел играть? С какой целью
он утаивал свои способности? И умел ли он еще что-нибудь, что-то, о чем мы
даже понятия не имели? От таких вопросов мурашки бежали по коже, но тем
охотнее мы их задавали.
Над крышей дома мелькали ласточки с характерным звуком - не то писком,
не то свистом, небо, как и во все дни того лета, напоминало выцветший кусок
лазури, пан Коротек уже успел вернуться из бара "Лилипут", надравшись до
предела человеческих возможностей, а мы все продолжали разговор, в котором
условное наклонение и вопросительный знак были главными элементами. Через
несколько дней июль кончался - значит, половина каникул позади, однако ни
это, ни "уха" в заливе, ни даже номера пана Коротека не могли отвлечь нашего
внимания от основного дела.
Ровно в шесть мы были на краю леса, там, где когда-то начинались склады
разрушенного кирпичного завода. Его здание, которое ночью напоминало старый
замок, теперь выглядело невинно, как развалюха, каких полно было в
предместьях Вжеща и Оливы. Ко входу мы пробирались через заросший пыреем,
лебедой и другими сорняками участок, на который много лет не ложился ни один
кирпич. Внутри царила приятная прохлада, но, к нашему удивлению, там никого
не было. Груды ржавого металлолома, перевернутые вагонетки и разобранная на
три четверти печь - это было все. На полу валялись банки из-под краски,
обрывки мешков и куски полусгнившего, воняющего плесенью картона. Прошло
пять минут, долгих, как пять часов. Петр пинал банки, Шимек заглядывал в