"Ричард Хьюз. Деревянная пастушка" - читать интересную книгу автора

американских солдат было убито, наверно, куда меньше, чем солдат из
Уэльса... Правда, генерал Першинг старался как мог, но слишком мало у него
было времени, чтобы развернуться, и вот Америка вышла из войны,
распаленная всячески подогревавшейся ненавистью и внезапно лишенная
объекта приложения этой ненависти. "Короче, - сказал Рассел, - наша страна
повела себя, как черепаха, у которой разболелся живот (бог мой, сквозь
панцирь слышно, как урчит у нее в кишках!): винит весь мир за то, что он у
нее разболелся, и, чтобы избавиться от боли, лишь глубже залезает, бедная
дурочка, под свой панцирь!" Словом, страна вступила на путь изоляционизма,
решив держаться подальше от всех, на кого можно было бы излить свою
злость, а раз так, то _неизбежен_ был внутренний раскол, позволявший
израсходовать избыток эмоций, порожденных войной (и конечно же, безопаснее
было подсунуть в качестве мишени сухой закон, чем допустить в стране
углубление более естественного раскола между классами или между белыми и
черными). "Совсем как одинокая старая обезьяна, которая устроила драку
сама с собой: задними ногами она пытается выцарапать себе глаза, а зубами
впилась себе в пах..."
Если Рассел прав, думал Огастин, ученые мужи назовут этот бихевиоризм с
сухим законом "маскировочной терапией".


В самом деле, не успели провозгласить "мир", как левые принялись
"подкладывать бомбы": в стране бастовал миллион человек, а в Бостоне
забастовала даже городская полиция - Рассел назвал это "килкеннийским
каскадом ураганных шквалов", - и вот под действием этих сил, направленных
с разных сторон, вашингтонские законодатели стали менять свои решения со
скоростью пробки, вылетающей из бутылки. "Нынче, если государственный
деятель не атлет легкого веса, он неизбежно пойдет ко дну, как пошел ко
дну президент Вильсон. Ничего поэтому нет удивительного, что под нажимом
сторонников сухого закона и палата представителей и сенат проголосовали
как надо - со скоростью пробки, вылетающей из бутылки... Да только, -
продолжал Рассел, этот юный мудрец, - эти атлеты легкого веса на
Капитолийском холме не вчера родились, нет, сэр! Они проголосовали за
сухой закон потому, что на них надавили, но ни один изобретенный ими
закон, подкрепляющий сухой закон, не действует и не может действовать. А
почему? Да потому, что законы эти, по моему глубокому убеждению, с самого
начала были задуманы не для того, чтобы действовать".
Значит, вся система действия сухого закона, подумал Огастин, специально
так по-идиотски задумана, чтобы его легко было нарушать? Положения этого
закона - намеренно или ненамеренно, - с точки зрения Огастина, были
составлены весьма странно: продавать спиртное считалось преступлением, а
за покупку его вас притянуть не могли - только за ввоз в страну, потому
как это - нарушение конституции! Однако, если ты со спиртным добрался до
дома, можешь считать себя в безопасности. Казалось бы, единственное, что
можно сделать со спиртным, стоящим хотя бы цент, - это выпить его, однако,
если тебе удалось раздобыть спиртное и ты напился, никто не может
предъявить тебе никакого обвинения... Эти аномалии, пожалуй, не имели бы
большого значения, если бы все стремились к соблюдению закона, но когда
большинство стремится к совсем противоположному... Тем не менее именно по
таким правилам шла игра.