"Ричард Хьюз. Деревянная пастушка" - читать интересную книгу автора

большой медной кровати провалились на моих глазах сквозь пол". Запас
керосина на всю округу лавочник держал в кладовке, где раньше хранили
порох. Продавал он и самодельное "Верное средство для излечения скота",
которое наливали из одноногого сосуда, бывшего некогда серебряным
спиртовым кофейником, изготовленным в Шеффилде. Лавка служила также и
клубом, куда заходили все - и те, кто хотел что-нибудь купить, и те, кому
ничего не было нужно...
Казалось, обо всем этом можно спокойно писать домой (хотя письмо
придется опускать в Нью-Йорке, ибо Огастин знал, какую роль может сыграть
почтовый штемпель). И тем не менее он медлил. Его самого привлекала
заброшенность этого полуразрушенного селения, которое так отличалось от
хорошеньких, ухоженных поселков в колониальном стиле, до противного
игрушечных, которые он видел по пути сюда; но как воспримет это Мэри,
когда прочтет письмо? Обычно англичане пересекают океан, вооружившись
нужными рекомендациями, и посещают всем известные места, поэтому не легко
заставить Мэри поверить, что такое можно увидеть здесь, в Новой Англии,
ибо этот уголок по крайней мере лет на пятьдесят отстал от того, что еще
доживает свой век в Старой. Впечатления от Америки людей того круга, к
которому принадлежали Уэйдеми, строго ограничивались городами с
небоскребами и дорогими курортами, а также золоченой цепью - о, таких
гостеприимных! - друзей их друзей...
Кузница - увы! - была в еще худшем состоянии, чем все остальное, так
как часто горела (Ри говорила, что пожары в кузнице были главным
источником существования кузнеца), и не представляла собой ничего
интересного - писать тут было просто не о чем. В этом году ее наспех
сколотили из побывавшего в употреблении оцинкованного железа, уже кое-где
проржавевшего и даже дырявого. Кузнец чинил сельскохозяйственный
инвентарь, когда мог (что бывало редко); поломанные же машины, починка
которых превышала его возможности и познания, так и стояли у кузницы. "По
крайней мере, - говорила Ри, - хоть ядовитому плющу и вьюнку есть на чем
расти". (Огастин терпеть не мог этих длинных цепких растений с усиками,
как и колючего репейника величиной с хорошую крысу.) Помимо своих
обязанностей, кузнец еще продавал бензин - в жестяных банках, так как у
него не было насоса, - и это, конечно, "немало помогало ему при пожарах".
А кроме того, кузнец, по словам Ри, был по уши влюблен в некую Сэди,
которая и смотреть-то на него не желала, "хоть она ему вроде бы
племянница"...
Нет, пожалуй, и кузницу, и кузнеца лучше опустить. Огастин вытащил
чистый лист бумаги и принялся рисовать для Полли самку скунса с детенышами
- этакие забавные маленькие существа, черные с сединой, большущий пушистый
хвост, а головы не видно; как-то раз он, затаив дыхание, наблюдал их с
порога своего домика. Рисуя зверьков, он подумал: откуда у него взялась
вдруг сладостная надежда, что ему еще доведется увидеть Мэри и Полли, не
говоря уже о новорожденном...
Ну почему у него не хватило ума отдать себя в руки полиции, как только
он ступил на твердую землю, почему он не попытался все им объяснить?!
Теперь Огастин уже прекрасно понимал, какого свалял дурака (нет смысла
притворяться, что это не так), понимал и то, что в любой момент мог
основательно поплатиться за свою глупость. Но даже сейчас, пока он
старательно вырисовывал хвосты своих скунсов (а будущее представлялось ему