"Сьюзан Хаббард. Иная ("Иная" #1) " - читать интересную книгу автора

которая идеально подходила мне по росту. Иногда он просил меня открыть
конверт, говорил, что ему трудно открывать вещи. За спинами у нас
располагался камин, которым, насколько я знаю, никогда не пользовались. В
очаге стоял стеклянный экран с вделанными в него бабочками. Я потягивала
рисовое молоко, а он пил красный коктейль, который назывался "пикардо". Отец
не давал мне его попробовать, говоря: "Ты еще маленькая". По-моему, в те
времена я всегда была "еще маленькая".
Здесь я хочу описать папу: высокий мужчина, метр девяносто, с широкими
плечами и узкой талией, мускулистыми руками и красивыми ногами (только много
позже я поняла, насколько красивыми, увидев, как уродливы ноги у большинства
людей). Прямые черные брови и спокойные темно-зеленые глаза, бледная кожа,
длинный прямой нос, тонкие губы: верхняя изогнута наподобие лука, а уголки
нижней опущены. Атласно-черные волосы чуть завивались надо лбом. Даже в
детстве я инстинктивно понимала, что отец необычайно хорош собой. Он
двигался, как танцор, легко и плавно. Его шаги невозможно было услышать, но
его присутствие ощущалось с того момента, когда он входил в комнату. Мне
казалось, что, даже если я ослепну и оглохну, я все равно буду чувствовать,
что он здесь, самый воздух вокруг него ощутимо мерцал.
- Как делают мед? - спросила я в тот вечер.
Его глаза округлились.
- Все начинается с пчел, - сказал он.
И последовательно изложил весь процесс, начиная с нектара и кончая
выборкой сот.
- Рабочие пчелы - стерильные самки, - учил он. - Самцы в основном
бесполезны. Их единственная функция - спариваться с царицей. Они живут
несколько месяцев, а потом умирают.
Отец с трудом выговаривал слово "умирают", как будто оно принадлежало
какому-то незнакомому языку. Потом он описывал, как пчелы танцуют, когда
возвращаются в улей, рисуя руками петли и волны, и в его устах все выглядело
слишком красиво, чтобы быть настоящим.
Перейдя к рассказу о пчеловодах, он отошел к полкам и вернулся с томом
энциклопедии. Папа показал мне изображение человека в широкополой шляпе и
закрытым сеткой лицом, который держал в руках устройство с носиком для
окуривания ульев.
Теперь у меня был образ матери: женщина в толстых перчатках, закутанная
в длинную вуаль. Но я не стала говорить об этом папе или спрашивать его про
"наш лавандовый мед". Он никогда не отвечал на вопросы о маме. Обычно он
менял тему. Однажды сказал, что такие вопросы его расстраивают.
Я представляла, каков на вкус лавандовый мед. Единственный мед, который
мне довелось попробовать, был из клевера, согласно этикетке на банке, и
вызывал в воображении зеленый аромат летних лугов. Лавандовый, как мне
представлялось, должен был обладать более крепким, острым цветочным вкусом,
с едва заметным оттенком дыма. Он был бы фиолетово-голубым на вкус - цвета
сумеречного неба.

В папином мире время значения не имело. Не думаю, чтоб он хоть раз
взглянул на напольные часы в библиотеке. Однако соблюдал четкое расписание -
в основном, подозреваю, ради меня. Каждый вечер в шесть он сидел со мной,
пока я ужинала тем, что миссис Макги (мне надоело писать имя полностью, к
тому же я так ее и называла) всегда оставляла в подогретой духовке: макароны