"Роберт Говард. Чёрный камень ("Чёрный камень")" - читать интересную книгу автора

Дрожа от волнения, я схватил находку и поспешил прочь, а в таверне, у
себя в комнате, открыл шкатулку и достал весьма недурно сохранившийся
пергамент. А затем и еще кое-что - вещицу, завернутую в шелк. Просто слов
не подобрать, до чего мне не терпелось выведать тайны пожелтевшего
манускрипта, но усталость взяла свое. Ведь я почти глаз не сомкнул после
отъезда из Стрегойкавара. И вот я приказал себе лечь в постель и проспал
мертвым сном до самого заката. Поужинал на скорую руку и наконец при
трепетной свече уселся разбирать турецкую вязь.
Это оказалось нелегко, ведь я слабовато владел турецким, да и
архаичный стиль сбивал с толку. Но я не сдавался и помаленьку разбирал
слово за словом, фразу за фразой, - не замечая, как меня гложет подспудно
растущий страх. Я не позволял себе отвлекаться даже на минуту, и по мере
того, как легенда обретала все более четкую форму, в жилах моих леденела
кровь, волосы поднимались дыбом и деревенел язык. В первых лучах рассвета я
отложил рукопись, развернул шелк и достал вещицу. Глядя на нее красными от
недосыпания глазами, я понял, что изложенная на пергаменте ужасная
история - не вымысел, хоть и кажется совершенно неправдоподобной.
Возвращая находки в шкатулку, я понимал, что не будет душе моей покоя
и глаз я не сомкну, пока она, утяжеленная камнями, не отправится в глубины
быстротечного Дуная, чтобы с божьей помощью вернуться в ад, откуда,
несомненно, она появилась. В Иванову ночь под Стрегойкаваром я видел не
сон! А Джастину Джеффри еще повезло, что подле Черного Камня он грезил при
свете солнца, иначе его больной разум не выдержал бы ночных ужасов. Не
пойму, как сам-то я не свихнулся.
Да, это не сон. Я воочию видел отвратительную оргию язычников, уже
давно покойных. Они вышли из ада к своему капищу, чтобы свершить мерзостный
обряд, как в стародавние времена. Духи поклонялись духу. Уж не знаю, что за
гнусная алхимия или безбожное волшебство отворяет врата ада в Иванову ночь,
но что это происходит, я видел своими глазами. И в ту ночь на вершине горы
передо мною не было ни единой живой души.
Исписанный аккуратной рукой Селима Багадура пергамент поведал мне
наконец о том, что обнаружили турецкий полководец и его конники в долине
Стрегойкавар. В ужасающих подробностях там излагались богохульственные
признания, слетавшие под пытками с губ язычников. А еще я прочел о
затерянной высоко в горах сумрачной пещере, где перепуганные турки
обнаружили чудовищную жабоподобную тварь, раздутую и колышущуюся. Под
псалмы, которые были древними еще во времена юности Аравии, этого гада
предали огню и благородной стали, освященной самим Магометом. И даже
твердая рука старого Селима дрожала, когда описывала громовые, потрясающие
земную твердь вопли и завывания чудовища, каким-то необъяснимым способом
умертвившего напоследок полдюжины своих палачей. А маленький идол,
оправленный в золото, висел на шее у жреца в волчьей маске, и Селим сорвал
его с золотой цепочки.
Стоит ли осуждать суеверных турок за то, что прошлись огнем и ятаганом
по богомерзкой долине? Такие зрелища, как тот шабаш на хмурой столовой
горе, должны принадлежать мраку забвения, пучинам минувшей вечности. Нет,
не страх перед демонической жабой заставляет меня дрожать в ночи. Она
заточена в преисподней вместе со своей поганой ордой, и лишь один раз в
году, в самую колдовскую ночь, всего на час получает свободу. И не осталось
на этом свете ее приверженцев. Но как одолеть навязчивые мысли о том, что