"Ксавьера Холландер. Мадам" - читать интересную книгу автора

свою работу.

2. СЕМЕЙНОЕ ДЕЛО

Только не думайте, что я бедняжка, у которой было трудное детство и
которая поэтому-то так и кончила. На самом деле все наоборот. У меня
прекрасное происхождение и выросла я в атмосфере взаимной семейной любви.
Родилась я в Индонезии, а затем получила полное европейское
образование. Мои родители и я, мы втроем говорили на двенадцати языках, а я
лично - на семи, причем совершенно свободно.
Моя мама, очень импозантная блондинка франко-германского происхождения,
была решительна и серьезна, что не мешало ей быть очень милой и преданной
семье. Она была второй женой моего отца. Его первая жена была русской
балериной, из белых эмигрантов. Сразу же после развода она уехала, забрав с
собой единственную дочь. Несмотря на разницу характеров и личностей, брак
моих родителей оказался весьма удачным. Правда, иногда мой отец, случалось,
засматривался на какую-нибудь красивую девицу, но, без всякого сомнения,
глубоко любил маму.
Я всегда обожала отца. Он был человеком, каких сейчас уже нет:
настоящим интеллектуалом, жизнелюбом, прекрасным рассказчиком, влюбленным в
искусство, и, наконец, личностью очень щедрой. Его карьера врача сложилась
удачно: у него была большая больница на одном из островов голландской части
Индонезии. Позже я узнала, что у нас было еще два дома, похожих на дворцы. В
обоих домах работало много прислуги.
Когда японцы захватили острова, мы все потеряли, а моих родителей и их
новорожденного ребенка, то есть меня, отправили в концлагерь.
Все три года оккупации мой отец много страдал. Его "преступление"
заключалось не столько в том, что он являлся голландцем, сколько в том, что
он был еще и евреем. Немногие знают, что в юго-восточной Азии японцы были
такими же антисемитами, как немцы в Европе.
В лагере, где нас держали, над входом по-японски было написано:
"Евреи".
Мучили и мою мать. Вся ее вина была в том, что она вышла замуж за
еврея. Однажды в страшную жару ее заперли на пять дней в барак, наполненный
трупами. Это за то, что она, доведенная до истерики, потребовала добавить к
рациону немного риса и воды для меня, а я в это время болела дизентерией.
Моего отца часто подвешивали за руки на дерево, чтобы ноги не доставали
до земли, и оставляли так на тропическом солнце. Если его не убили, то
только потому, что им нужны были его знания. Его разлучили с семьей и
отправили в другой лагерь, где назначили врачом. Он один должен был лечить
больше тысячи женщин и детей. Это тоже была своего рода пытка, особенно для
человека, который не мог выносить страдания других людей.
Потом он рассказывал нам, что едва не сошел с ума от постоянного
беспокойства за свою жену и дочь. По злой иронии судьбы он снова увидел меня
лишь через два года после разлуки.
В это время нас с мамой уже освободили, и мы жили рядом с Сурабайей
вместе с несколькими друзьями из русских белоэмигрантов. Однажды я упала с
дерева и сильно порезала себе ногу. Мамы не было дома, и испуганная служанка
поспешила доставить меня к доктору, который работал в концлагере.
Он быстро прооперировал мою ногу, - до сих пор на этом месте заметен