"Николай Хохлов. Право на Совесть " - читать интересную книгу автора

Все казалось логичным и правильным. Я был уверен, что хорошо знаю и понимаю
своего отца.
Гораздо меньше я ожидал от своего отчима, что он тоже пойдет
добровольцем на фронт. Не только потому, что он носил очки еще более
сильные, чем мои и был по призванию совершенно штатским человеком. Просто
мне всегда казалось, что отчим заботится, в основном, о благополучии своей
семьи и о своем положении в Коллегии Защитников. Оказалось, что он думал и о
Родине не меньше. В начале июля отчим ушел в народное ополчение. Мне
оставалось только позавидовать ему. Мой возраст для народного ополчения не
подходил.
Один за другим уезжали на фронт мои сверстники. Дезертиром я себя не
чувствовал, но ощущение обидной неполноценности становилось все острее.
Как-то по дороге в киностудию я забрел в переулок недалеко от
Садово-Каретного проезда. У ворот перед зданием школы стоял часовой в
необычной форме: солдатской, но с треугольными голубыми петличками, - в
форме истребительного батальона. Полувоенные части с таким грозным названием
были организованы в крупных городах для борьбы с возможными вражескими
десантами.
- А что, если попробовать? - мелькнула мысль.
Меня пропустили к комиссару. В тот же день я был зачислен бойцом
Истребительного батальона Октябрьского района Москвы.
Через несколько недель, вслед за мной в батальон пришло письмо из
Комитета по делам Искусств. Киностудия просила отпустить бойца Хохлова на
месяц для съемки в кинофильме "Как закалялась сталь". Особых причин
возражать у командования не оказалось. Да и я сам уже успел убедиться, что
кроме охраны складов и дежурства на крышах никаким особенным истреблением
врагов батальон не занимался.
В первых числах августа я выехал в Ульяновск в составе съемочной группы
режиссера Марка Донского.
Но, видимо, нашлись какие-то другие глаза следившие за моей работой в
Ульяновске и запланировавшие для меня иную карьеру.
В сентябре, телеграммой, я был отозван назад, в батальон.
Еще в Ульяновске до меня дошли слухи, что истребительные батальоны
превращаются в регулярные фронтовые части. Чего я не мог предположить, это
того, что возвращение в Москву приведет меня в комнату в здании НКВД.
Хотя последняя мысль к анкетным вопросам, наверное, никакого отношения
не имела.
Ну, вот, пожалуй, и вся моя несложная жизнь до 28 сентября 1941 года.
Неотвеченных вопросов осталось уже немного:
Служил ли в Белой армии? Нет, не служил.
Состоял ли в антисоветских партиях? Нет, не состоял.
Есть ли родственники за границей... Родственники за границей...
Я протянул анкету Комарову.
- Не знаю, товарищ Комаров, что писать о родственниках за границей.
По-моему, у меня таких нет. Но ручаться не могу. А вдруг есть?
Он засмеялся:
- Ничего, напишите, что нет. Подпишитесь на каждой анкете и пойдемте к
Михаилу Борисовичу.
Чуть позже Комаров и я сидели в соседнем кабинете и наблюдали, как
Михаил Борисович, склонившись над косо поставленным у окна столом, шуршал