"Владимир Хлумов. Театр одного зрителя" - читать интересную книгу автора

-Посмотри, кажется Серенький проснулся!



Потом откуда-то справа появились Клара и Бледногубый, явно родители, и
последовал приглушенный для мальчика диалог, из коего выяснилось, что
мальчик болен уже почти неделю, а последние дни температура так скакнула,
что он даже бредит, да и не просто, вообще, а довольно странной,
многозначительной, судя по интонации Клары, идеей. Да что там интонация,
сами ее слова, конечно, предназначавшиеся для зрителей, а не для мальчика,
говорили о многом:


-Я ему медвежонка с красным ухом, а он не верит в меня a priori.



Меня это просто обожгло, и даже не тем, что я вообщее не люблю, когда
актеры как бы между-прочим шушукаются с залом, приглашая зрителя в
сообщники, какбудто я обязан именно вместе с ними лгать и притворяться, а
более всего вот этим медвежьим ухом (я теперь заметил большого плюшевого
медведя, с приделанным самодельным ухом из какой-то красной материи,
лежавшего на полу, возле кровати больного). Я, помнится, в тот самый момент
впервые почувствовал понастоящему неладное, но еще не совсем, и оттого даже
начал списывать свою необычную реакцию, свое тревожное состояние, на иногда
посещающее нас странное, пъянящее чувство - как будто все это уже когда-то
было именно со мной. Бывает так с людьми: вдруг, внезапно, накатывает
необычное состояние, будто с вами это уже происходило, и даже более того,
вы уже как бы знаете наперед, что произойдет, т.е. можете даже это
предвидеть. И вы, в оцепенении, и не имея возможности ничего изменить, как
бы со стороны, наблюдаете за развитием сюжета.


Но тут было нечто другое. Ведь если бы было именно просто обычное
чувство однажды прожитого, то я должен был бы сказать, что когда-то давно
уже сидел в таком вот зале, на этом самом месте, на этом самом спектакле,
т.е. еще раньше, в незапамятные времена, я уже был таким же вот зрителем.
Но фокус-то был в том, и я очень скоро в этом убедился, что теперь со мной
происходило нечто другое: раньше было не то, что я уже был зрителем, а был
именно тем самым больным ребенком, потому что и слова, и, главное, этот
проклятый медведь с красным ухом, это все как раз самое что нинаесть мое,
личное! Я даже вспомнил, откуда это красное ухо - из моего пионерского
галстука, разорванного в ребячьей потасовке и набитого ватином из моегоже
старого зимнего в елочку пальтишка. Я еще в этом тогда себе не признался, а
только загадал, что вот сейчас эта Клара подойдет ко мне, т.е. к
мальчику-подростку, поднимет с пола игрушку и скажет: "Смотри медвежонок
хуже тебя болел, а мы его вылечили, так неужели ты не поправишься?". А
мальчик ей ответит: "Медведь, он же не живой, и ты не настоящая, ты играешь
со мной".