"Владимир Хлумов. Прелесть (Повесть о Новом Человеке)" - читать интересную книгу автора

- Это не я зарапортовался, это чистый писатель запутывается.
Доктор махнул рукой и изрек:
- А вообще литература - это всегда есть крик души о помощи под видом
желания спасти человечество.
Воропаев вспомнил отца Серафима и спросил:
- Ты в Бога веришь?
Доктор устало потянулся.
- Пора бы вроде по возрасту, а никак не могу. Знаешь, что меня во
всех религиях раздражает? - и не дожидаясь реакции продолжил, -
Претензия. Претензия на последнюю истину. Вот появись такая, скромная
что ли, вера, чтобы не заявлял, мол, я пророк, следуй за мной и
только, хочешь следуй, а не хочешь, отдохни посиди, мол, я и сам не
ведаю, куда иду, а так сомневаюсь, на мир гляжу и тихо радуюсь...
- Но как же те самые проклятые вопросы?
- Не знаю, - искренне сказал доктор и, не спрашивая, налил еще по
одной:
- Ну давай, - И выпив, добавил,
- Я тебе в серафимовой палате постелю, а сам пойду в ординаторскую.
Ничего?
- Нормально, - ответил Воропаев, и покорно отправился спать.
Там он сразу же уснул, и снилась ему всякая дрянь, от которой у него
только и осталось впечатление неудобства и запах нечистых носок. А
утром пришел доктор, протянул стакан с водой и огорошил.
- Я тебя, Вениамин Семеныч вчера тоже пожалел, не стал говорить, а то
ведь и не уснул бы.
- О чем ты? - жадно выпив воды, спросил Воропаев.
- Я ведь в палате был, когда отец бредил. Он только в сознании
Апоклипсис речетатировал, а бредил он вполне по-светски. Воропаев
весь напрягся.
- В общем, резюмируя, скажу так, тот Новый Человек изобрел
адское оружие массового возмездия и в электричке его пробовал.
- Возмездие кому?
- Богу, - доктор пожал плечами и уточнил, - в лице его образа и
подобия - человечеству.
- Какое оружие?
- Не сказал, и потом не говорил, когда я спрашивал, видно, не помнил
ничего в сознании. А может и помнил, да ему некогда - молитва знаешь
сколько времени отнимает? Вот какая штука, господин полковник.

15

Еще теплился на сетчатке вспыхивающий звездами экран дисплея, еще
помахивал ободранный собачий хвост, а он был уже далеко, за пределами
старой московской квартиры. Он сидел в мягком плюшевом кресле
шинкансана, устало глядел, как за окнами со скоростью двести
пятьдесят километров в час убегали назад кочкообразные японские горы.
Япония ему казалась гектаром болота, увеличенным до размеров страны.
Причем, и влажность, и температура, масштабировались соответственно.
Его окружали аккуратно одетые с белыми воротничками раскосые лица. На
электронном табло пробегали сообщения о маршруте следования поезда.