"Гулла Хирачев. Салам тебе, Далгат! " - читать интересную книгу автора

Раздались шквалистые аплодисменты. Расчувствовавшаяся Гюль-Бике
привстала и, вся сияя, дважды поклонилась, сначала в сторону трибуны,
потом - залу. Выступавший мужчина, так же светясь от счастья, бережно сложил
официальное обращение, снял очки и откашлялся.
- Вы меня извините, пару слов от себя скажу тоже. Я давно влюблен в
поэзию виновницы нашего торжества. В ее стихах ярко встает образ кыпчакской
женщины, наездницы, повелительницы тюркских степей. Гюль-Бике - женщина
Великой Степи. Она уже легенда при жизни. Ее поэзия глубока, как Каспийское
море, и высока, как наши Кавказские горы. Расул Гамзатов, когда читал стихи
Гюль-Бике, говорил: "Вот поистине народная поэзия". И я каждый раз
потрясаюсь, когда читаю ее стихи о любви, о душе, о природе, о народе. И
еще, Гюль-Бике, тут я теряюсь прямо, что сказать. Она очень великолепная
женщина. Она прямо как душистый цветок на склоне Тарки-Тау. И сейчас я держу
ее новый сборник "Избранное" и с благодарностью читаю дарственную надпись
"Дорогому Калсыну, дорогому брату, дарю ноты моего сердца. Твоя Гюль-Бике".
Я, милая Гюль-Бике, тоже пришел к тебе со стихами. Надеюсь, они хоть
чуть-чуть сравнятся с твоей красотой.
Гюль-Бике разомкнула ярко-красные губы и чуть подалась вперед.
Раздались сдержанные аплодисменты.
- Республиканской библиотеки тихо двери распахнув, /Я пришел к тебе на
вечер, дорогая Гюль-Бике. /Что могу тебе сегодня как джигит я предложить?
/Только звук кумыкских песен, дорогая Гюль-Бике! /Наши предки величавы, ты
такая, как они! /Книги Пушкина читаешь, пишешь даже лучше ты! /Любоваясь, я
склоняюсь перед милой Гюль-Бике, /Твоя книга заблистала, как алмазы при
луне! - читал невзрачный мужчина.
- А теперь, - сказал он после продолжительных аплодисментов публики, -
я думаю, надо пригласить сюда Юлю Исаеву, которая перевела стихи Гюль-Бике
на могучий русский язык.
Последние слова мужчина громко выкрикнул в зал, сорвав еще несколько
хлопков. Вышла низенькая девушка с длинными запутанными волосами.
- Стихи нашей прекрасной поэтессы переведены на многие языки мира, -
говорила девушка, сильно волнуясь. - Я постаралась сохранить в переводах ту
великую силу чувств, которая Гюль-Бике присуща.
Прибой... шум моря так меня волнует, И ветер на меня холодный дует,
Равнина тюркская, как женщина, лежит, И солнце уж ушло в зенит...
Пока читали стихи, Далгат искал глазами Халилбека. В первом ряду он
приметил седой и плоский затылок, наверняка принадлежащий дяде. Задержав на
нем взгляд, Далгат принялся рассматривать других мужчин. Они практически все
были в возрасте и казались утомленными даже со спины. Кто-то зевал, кто-то
вытирал шею салфеткой, кто-то рылся в кармане рубашки или украдкой шептался
с соседом. Фигуры в президиуме, приученные к длинным заседаниям, напротив,
застыли, как монументы. Далгат увидел, что переводчица, сильно тушуясь и
горбясь, идет на место, а за трибуной уже стоит известная народная поэтесса
Патимат, которую невзрачный мужчина успел назвать мужественной горянкой,
бросающей платок мира между разгоряченными мужчинами.
- Она идет по жизни, как по разбитому стеклу босиком, раня в кровь
ноги! - восклицал он, теребя очки. - И сегодня она хочет сказать небольшое
напутствие нашей дорогой Гюль-Бике, которой мы желаем прославиться на всю
страну так же, как Патимат.
Патимат была в летах и пестро разодета. Волосы, собранные в виде