"Джеймс Хилтон. Утерянный Горизонт [H]" - читать интересную книгу автора

"Одним словом, я пробыл там более двух недель в надежде что каким-то
образом я смогу побудить его все вспомнить. В этом я не преуспел, хотя он
вернулся в здоровое состояние, и мы могли подолгу разговаривать. В те
моменты когда я открыто говорил ему о том кто был он и кто я, он лишь
послушно соглашался. Был он довольно весел, даже в какой-то неясной манере,
и кажется, с удовольствием принимал мою компанию. Когда я предложил отвезти
его домой, он просто ответил что не возражает. Меня немного волновало это
очевидное отсутствие воли. К отъезду же я начал готовиться не откладывая.
Доверившись одному из знакомых в консульском оффисе в Ханкое, я сумел
сделать пасспорт и все необходимое без той возни что сопутствует подобным
ситуациям. Ради Кануэйя я решил держаться подальше от прессы, и с
удовольствием замечу, что преуспел в этом. Для газетчиков такая новость была
бы большой дракой.
"Из Китая выехали мы по-нормальному. Под парусом прошли по Янг-тцы до
Нанкинга, и потом поездом добрались до Шанхая. Там был японский лайнер
отчаливающий во 'Фриско6 той же ночью, и поторопившись, мы успели к
посадке."
"Ты столько для него сделал," заметил я.
Разерфорд не отрицал. "Но не думаю я бы так беспокоился о ком - либо
другом," он добавил. "В нем всегда было что-то особенное, - трудно
объяснить, то, что превращало все эти хлопоты в удовольствие."
"Да," согласился я. "Странное очарование, обаяние, которое приятно
вспомить даже сейчас, не смотря на то что в моем воображении он так и
остался школьником в костюме для крикета."
"Жаль, что ты не знал его в Оксфорде. Он был просто блестящим -
другого слова не найти. После войны, говорят, здорово изменился. Я и сам так
считаю. Однако ничего не могу поделать с мыслью, что со всем этим дарованием
он должен был заниматься чем-то более достойным. Все эти понятия о
Британском Величии не в моем лексиконе мужской карьеры. А Кануэй был - или
должен был быть - выдающимся. Мы оба, ты и я, знали его, и я думаю не
преувеличиваю говоря, что это было время которое забыть невозможно. И даже
тогда, когда я повстречал его в глубине Китая, с поврежденным мозгом и
мистическим прошлым, в нем была та изюминка которая всех притягивала."
Разерфорд остановился отдавшись воспоминаниям, потом продолжил: "На
корабле, как ты уже догадался, мы возобновили старую дружбу. Я рассказывал
ему о себе, и он слушал с таким вниманием, что в какой-то мере казалось
абсурдным. Он хорошо помнил события с того момента как попал в Чанг -
Кайанг, и еще, что наверняка заинтересует тебя, его знание языков осталось.
Например, он сказал, что должно быть, какое-то время он пребывал в Индии,
так как мог говорить на хиндустани.
"В Йокохама пароход пополнился, и среди новых пассажиров был Сивекинг,
пианист, на пути в Штаты с концертным туром. Он сидел с нами за обеденным
столиком и время от времени переговаривался с Кануэйем по-немецки. Это еще
раз доказывает насколько внешне тот был нормален. Кроме частичной потери
памяти, которая не проявлялась в обыденной обстановке, никаких аномалий,
кажется, за ним не было.
"Несколько дней спустя нашего отплытия из Японии, Сивекинга уговорили
дать пиано-концерт на борту, и мы с Кануэйем отправились его послушать.
Конечно, играл он замечательно, чуть из Брамса и Скарлатти, и очень много
Шопена. Раз или два я глянул на Кануэйя и решил что ему очень нравилось,