"Сьюзен Хилл. Однажды весенней порой (Сб. "Современная английская повесть")" - читать интересную книгу автора

В первые недели она то поднималась вверх по лестнице, то спускалась
вниз, стояла посреди то одной комнаты, то другой, не понимая, где она, и
говорила; говорила о том, что произошло и как это случилось, и о том, что
она думает и чувствует и что будет делать. И еще она говорила с Беном,
потому что Бен все еще был здесь - разве не так? - здесь, рядом с ней, у
нее за плечом, или там, на площадке лестницы, по ту сторону двери, и порой
она говорила ему что-нибудь самое обыденное, порой просто: "Привет, Бен!"
Но чаще она упрекала его, кричала, протестуя: "Где ты? Где? Как мог ты
умереть! О, как мог ты умереть!"
А вот чего она не могла - так это говорить с людьми, с кем бы то ни
было, кроме - временами - с Джо. Она молчала. Отвечала, когда иначе было
нельзя, на вопросы о каких-то необходимых приготовлениях или, отказываясь,
когда ей что-нибудь предлагали: поесть, или попить, или утешиться. Все
следили за ней, все тревожились, нашептывали ей какие-то советы,
уговаривали, остерегали. Но она молчала, и никто не видел, чтобы она
плакала.
- Я их испеку.
Картофелины лежали у нее на ладони, пыльные, тяжелые, как яйца. Но ведь
надо было растопить плиту, а она не могла заставить себя сделать это
просто для себя самой, для того, чтобы испечь две картофелины. Плита была
во дворе. Ее растапливал Джо: он приходил для этого, когда думал, что ей,
может быть, потребуется горячая вода; он раза два даже готовил для нее
еду, пока не понял, что ей ничего не нужно.
Еще в июле, в долгие жаркие, солнечные дни, она дала потухнуть плите и
больше не растапливала ее. Она умывалась и мыла голову холодной водой и
ела когда придется - в полдень или поздно вечером - то морковку, то
кусочек сыра или яблока или оставшийся ломтик запеченного окорока; ела,
никогда не садясь за стол, без тарелки, без ножа и вилки, на ходу, бродя
по пустому дому или саду. А яйца она теперь продавала все до одного - для
денег.
Поначалу односельчане посылали ей еду - даже Дора Брайс, которая
ненавидела Рут за ее независимость: пирожки, лепешки, крылышки цыпленка,
буханки хлеба. Рут не ела их. Она отвергала их дары, видела в них
посягательство на ее личность, хотя стала уже стыдиться этого, понимая
свою грубость, неблагодарность - ведь, в сущности, это было лишь
проявлением доброты и заботы. Она и не подозревала, что в ней может быть
скрыто такое; но она же изменилась, она была не та, что прежде? Или это
смерть Бена вскрыла истинную ее сущность?
Однако как-то раз, один-единственный раз, она все же сделала попытку
покухарничать. Джо принес утром кролика - уже ободранного и нарезанного на
куски; ничего при этом не сказал, просто отыскал блюдо, положил на него
кролика и оставил блюдо на полке в кладовой. И в тот вечер она достала
муку, сало и испекла пирог, приготовив для кроличьей начинки соус из
бульона, трав и лука, и запах ее стряпни наполнил дом, словно
возродившаяся жизнь; она почувствовала пустоту в желудке и боль под
ребрами.
Пирог вышел из духовки с мягкой ячменно-коричневатой корочкой, начинка
выползала наружу, соус растекался по белому блюду, темный, как вино. Но
когда она взяла кусок пирога в рот, горло ей сдавила спазма; она не могла
глотнуть, стояла, прижимая комок пищи языком к небу, пока комок не стал