"Джек Хиггинс. Дань смельчаку (Погребальный звон по храбрым)" - читать интересную книгу автора

пентатол, то, что вы называете - ошибочно - наркотиком правды. - Я не
почувствовал ни малейшей боли, когда игла вонзилась в руку. - А затем
небольшая доза метедрина.
Я знал, как должна подействовать подобная смесь. Хиппи в Нью-Йорке
называли ее "скорость". Смертельная скорость, так, кажется?
Я поплыл и через секунду увидел самого себя, сидящего в кресле. Мадам
Ню придвигалась со своим креслом поближе, вестовой выходил из кабинета и
закрывал за собой дверь. Иногда я понимал, что отвечаю, иногда разговор
сильно смахивал на шорох волн на далеком берегу, но я все говорил и говорил,
не переставая, и над всем этим витала с пугающей правдивостью одна мысль.
Как та, в Клетке...
Хельга Йоргенсон на самом деле была не француженкой и даже не финкой -
только по мужу, - а шведкой и приехала в дом моего деда в Чилтерне, когда
мне только-только стукнуло четырнадцать лет. Овдовев в предыдущем году, эта
тридцатипятилетняя северянка обладала шикарными пепельно-белыми волосами и,
как чудилось распаленному мальчишечьему воображению, самой соблазнительной
фигурой на свете. К тому же у нее был превосходный характер: она всегда
улыбалась и всегда у нее находилось для меня время.
Мы проводили друг с другом бессчетные часы. У меня постоянно болело
горло из-за воспаленных гланд, поэтому врач предписал мне сидеть дома, а не
бродить по школе с температурой.
Это было счастливейшее лето в моей жизни, ибо деда вызвали на
англо-американскую военную конференцию в качестве советника по спорным
вопросам, что призвало его сначала в Лондон, а затем в Вашингтон на целый
месяц.
Я обучал Хельгу верховой езде, мы играли в теннис и подолгу бродили по
окрестностям, валялись в траве, ели бутерброды и говорили, говорили без
конца. Так я еще ни с кем в жизни не разговаривал. Для меня наступила пора
расцвета, а она была красивой чувственной женщиной, привыкшей к обществу
мужчин и только что потерявшей любимого мужа.
Хельга обычно целовала меня на ночь и трепала по щеке, что сотрясало
мое тело дрожью наслаждения. Эти ее материнские ласки да еще запах наполняли
мои сны эротическими фантазиями, вполне нормальными для моего возраста.
В тот июльский вторник, когда разразилась гроза, стояла немыслимая
жара, воздух застыл и даже птицы не щебетали. Хельга покачивалась в гамаке
под буками в бикини и старой соломенной шляпе. Я лежал рядом на траве и в
четвертый раз за месяц перечитывал "Великого Гэтсби" Скотта Фицджеральда.
Странно, как всякие мелочи прочно удерживаются в памяти: божья коровка
на моей руке, пот на лице и вид ее тела сквозь паутину гамака, когда я
перевернулся на спину.
Одна рука свесилась через край, пальцы безвольно разжаты. Повинуясь
безотчетному импульсу, я потянулся к ним. Хельга находилась в полудремотном
состоянии, что и объяснило ее ответную реакцию.
Пальцы сомкнулись на моих, и живот будто воздухом надули, выкачав из
него все, кроме страха. Да, страха, а не наслаждения. Я медленно,
полубессознательно встал, ведомый ее рукой.
Она сняла лифчик от бикини - из-за жары, как мне кажется, - и лежала,
надвинув соломенную шляпу на глаза. Пучок бледного полуденного света зажег
ее груди огнем.
Меня начало трясти, и боль, боль в соответствующих местах, стала просто