"Джек Хиггинс. За час до полуночи" - читать интересную книгу автора

сицилийца.
В Палермо наем экипажа всегда представляет собой своего рода ритуал,
причем сложность переговоров не зависит ни от времени, ни от длины поездки.
Возница может продемонстрировать свой норов, если туристы ему вдруг не
понравятся, но у меня не возникло никаких сложностей. Когда я назвал
старику место назначения, его брови полезли вверх, на бесстрастном лице
воцарилось выражение глубокого уважения. В самом деле, никто не поедет на
кладбище ради развлечения, а для любого сицилийца смерть - дело серьезное.
Оно требует внимания живых, дабы они не забывали о ней и готовились.


* * *

Мы направлялись в старый бенедиктинский монастырь, находившийся
примерно в миле от Палермо в сторону Монте-Пеллегрино, и кебу потребовалось
довольно много времени, чтобы добраться туда: это меня вполне устраивало,
потому что мне хотелось подумать.
Действительно ли я желаю попасть туда? Зачем стремлюсь? Я не мог найти
ответа на вопросы, но, пытаясь разобраться в себе, с удивлением обнаружил,
что еду почти без волнения, чего раньше не мог себе даже представить. Тогда
в душе моей зияла открытая рана, любая мысль о матери вызывала боль, но
сейчас...
Солнце зашло, и с моря подгоняемые холодным ветром надвинулись облака.
Когда мы подъехали к монастырю, я попросил возницу подождать и вышел из
экипажа.
- Извините, синьор, - обратился он ко мне. - У вас кто-то покоится
здесь? Кто-то близкий?
- Моя мать.
Удивительно, но только в этот момент боль вновь поднялась во мне,
подступив к горлу. Я испугался, что сейчас разрыдаюсь, и, быстро
отвернувшись, побрел к монастырю, пока возница крестился.
Через боковой вход я проник внутрь маленького дворика с очаровательным
арабским фонтанчиком, выбрасывавшим в воздух струю серебряных брызг, а
дальше под невысокими сводами с колоннами и арками с обеих сторон прошел к
кладбищу.
Ясным днем отсюда открывался великолепный вид на долину и море, но
сейчас аллея кипарисов клонилась под ветром, и несколько холодных капель
дождя уже упало на каменные плиты надгробий. Большое кладбище содержалось в
идеальном порядке, поскольку здесь хоронили представителей высшей знати
Палермо.
Медленно, словно во сне, я плелся по дорожке. Гравий поскрипывал под
моими ногами. Я пробивался сквозь строй резных памятников, и мимо меня
проплывали бледные мраморные лики.
Могилу нашел без труда. Она осталась точно такой же, какой я ее
помнил: белое мраморное надгробье в виде часовни с бронзовыми дверцами, на
нем статуя Святой Розалии Пеллегринской в человеческий рост; шестифутовая
металлическая ограда, выкрашенная черным с золотом.
Я прижался лицом к ограде и вновь перечитал надпись:
"Розалия Барбаччиа-Вайет - мать и дочь, безвременно покинувшая нас. И
аз воздам, говорит Господь".