"Джеймс Хэрриот. О всех созданиях - больших и малых [H]" - читать интересную книгу автора

упоминалось. И о том, как мало-помалу немеют руки, как отказывает мышца за
мышцей и перестают слушаться пальцы, сжатые в тесном пространстве.
И нигде ни слова о нарастающей усталости, о щемящем ощущении
безнадежности, о зарождающейся панике.
Я вспомнил картинку в учебнике ветеринарного акушерства. Корова
невозмутимо стоит на сияющем белизной полу, а элегантный ветеринар в
незапятнанном специальном комбинезоне вводит руку разве что по запястье. Он
безмятежно улыбается, фермер его работники безмятежно улыбаются, даже корова
безмятежно улыбается. Ни навоза, ни крови, ни пота - только чистота и
улыбки.
Ветеринар на картинке со вкусом позавтракал и теперь заглянул в
соседний дом к телящейся корове просто развлечения ради - так сказать, на
десерт. Его не подняли с теплой постели в два часа ночи, он не трясся,
борясь со сном, двенадцать миль по оледенелому проселку, пока наконец лучи
фар не уперлись в ворота одинокой фермы. Он не карабкался по крутому
снежному склону к заброшенному сараю, где лежала его пациентка.
Я попытался продвинуть руку еще на дюйм. Голова теленка была
запрокинута, и я кончиками пальцев с трудом проталкивал тонкую веревочную
петлю к его нижней челюсти. Моя рука была зажата между боком теленка и
тазовой костью коровы. При каждой схватке руку сдавливало так, что не было
сил терпеть. Потом корова расслаблялась, и я проталкивал петлю еще на дюйм.
Надолго ли меня хватит? Если в ближайшие минуты я не зацеплю челюсть,
теленка мне не извлечь... Я застонал, стиснул зубы и выиграл еще полдюйма.
В дверь снова ударил ветер, и мне почудилось, что я слышу, как снежные
хлопья шипят на моей раскаленной, залитой потом спине. Пот покрывал мой лоб
и стекал в глаза при каждом новом усилии.
Во время тяжелого отела всегда наступает момент, когда перестаешь
верить, что у тебя что-нибудь получится. И я уже дошел до этой точки.
У меня в мозгу начали складываться убедительные фразы: "Пожалуй, эту
корову лучше забить. Тазовое отверстие у нее такое маленькое и узкое, что
теленок все равно не пройдет". Или: "Она очень упитанна и, в сущности,
мясной породы, так не лучше ли вам вызвать мясника?" А может быть, так:
"Положение плода крайне неудачно. Будь тазовое отверстие пошире, повернуть
голову теленка не составило бы труда, но в данном случае это совершенно
невозможно".
Конечно, я мог бы прибегнуть к эмбриотомии*: захватить шею теленка
проволокой и отпилить голову. Сколько раз подобные отелы завершались тем,
что пол усеивали ноги, голова, кучки внутренностей! Есть немало толстых
справочников, посвященных способам расчленения теленка на части в
материнской утробе.
Но ни один из них тут не подходил - ведь теленок был жив! Один раз
ценой большого напряжения мне удалось коснуться пальцем уголка его рта, и я
даже вздрогнул от неожиданности: язык маленького существа затрепетал от
моего прикосновения. Телята в таком положении обычно гибнут из-за слишком
крутого изгиба шеи и мощного сжатия при потугах. Но в этом теленке еще
теплилась искра жизни, и, значит, появиться на свет он должен был целым, а
не по кусочкам.
Я направился к ведру с совсем уже остывшей окровавленной водой и молча
намылил руки по плечо. Потом снова улегся на поразительно твердый булыжник,
упер пальцы ног в ложбинки между камнями, смахнул пот с глаз и в сотый раз