"Петер Хендке. Короткое письмо к долгому прощанию" - читать интересную книгу автора

в ванной, пока брился, потом в комнате, одеваясь и собирая вещи. - Гвозди
забивает, и ни один не погнется; ковры чистит, умеет клеить обои, кроить
платья, даже скамейку смастерила однажды и вмятины на машине выправляла -вот
только при этом она беспрерывно поскальзывается, спотыкается, наступает на
все, и смотреть на такое выше моих сил. А ее жесты! Однажды она вошла в
комнату, намереваясь выключить проигрыватель. Выглядело это так: она застыла
в дверях, слегка вытянув голову в сторону проигрывателя. В другой раз
позвонили в дверь, она подошла раньше меня, открыла и увидела письмо на
половичке перед входом. Она и не подумала его поднять; прикрыла дверь,
подождала, пока я подойду, и любезно распахнула ее, предлагая мне поднять
конверт. У нее и в мыслях не было меня обидеть, но тут уж я не сдержался:
рука сама дернулась - я ударил ее в лицо. К счастью, удар вышел смазанный.
Потом мы опять помирились ".
Я расплатился чеком и на такси, которые здесь, в Провиденсе, были еще
не желтого цвета, а черные, как в Англии, поехал на автовокзал.
Пока в междугородном автобусе я проезжал через Новую Англию, у меня
было время... "Для чего? " - подумал я. Смотреть в окно мне вскоре
наскучило - цветные стекла затемняли вид окружающей местности. Иногда
автобус останавливался у пунктов дорожного налога, и водитель прямо из окна
бросал несколько монет в воронку специально предназначенного для этого
ящика. Чтобы лучше видеть, я попробовал открыть окно - мне тут же сказали,
что это выведет из строя систему воздушного охлаждения, и окно пришлось
закрыть. Чем ближе мы подъезжали к Нью-Йорку, тем чаще вместо рекламных
надписей попадались живописные плакаты: огромная пивная кружка с шапкой
пены, бутылка кетчупа величиною с фонарный столб, реактивный самолет над
облаками, изображенный в натуральную величину. Вокруг меня открывали банки с
пивом, жевали арахис и, хотя курить запрещалось, украдкой передавали друг
другу зажженные сигареты. Я сидел, почти не поднимая глаз, так что не видел
лиц, а только одну эту возню. На полу валялись скорлупки грецких орехов и
арахиса, иногда для приличия завернутые в обертки от жевательной резинки. Я
начал читать "Зеленого Генриха" Готфрида Келлера. Отец Генриха Лее умер,
когда мальчику было пять лет. Единственное воспоминание, которое сохранилось
у него об отце, было такое: отец выдергивает из земли куст картофеля и
показывает клубни. Мальчик всегда был одет в зеленое, и его вскоре прозвали
Зеленым Генрихом.
По Брукнерской автостраде автобус въехал в Бронкс, потом свернул
направо и пересек Гарлем-Ривер в направлении Манхэттена. Снизив скорость, он
проезжал по Парк-авеню через Гарлем, пассажиры извлекли фотоаппараты,
кинокамеры, и начались съемки. Была суббота, чернокожие обитатели Гарлема
высыпали на улицу. Среди автомобильных остовов и полуразвалившихся домов, в
которых лишь первый этаж был пригодным для жилья, они читали газеты, играли
на мостовых в бейсбол, девочки - в бадминтон; обычные вывески типа "Бифштекс
по-гамбургски" или "Пицца" казались здесь диковинными и неуместными. Автобус
ехал дальше, миновал Центральный парк и наконец свернул к темному зданию
автовокзала неподалеку от 50-й улицы. Там я сел в такси, теперь уже желтое,
и попросил отвезти меня в отель "Альгонкин".
Отель "Альгонкин" - невысокое, узкое здание с тесными комнатами; в
дверном проеме, даже когда номер заперт, видна довольно широкая щель между
косяком и дверью, как будто дверь разболталась от частого дерганья. Проходя
по коридору, я заметил на нескольких замках следы царапин. На сей раз мне с