"Эрнест Хемингуэй. Мой старик" - читать интересную книгу автора

никогда раньше не видел, чтобы мой старик столько пил, зато теперь он совсем
не ездил, да еще уверял, что от виски худеет. Но я-то видел, что он
толстеет. Он отбился от своей прежней компании из Мезон-Лафит, и ему как
будто нравилось вот так сидеть на бульваре вместе со мной. Но он каждый день
играл на скачках. Если он проигрывал, то после скачек бывал какой-то
скучный, пока не усядется за столик и не выпьет первую рюмочку, а после того
сразу развеселится.
Он всегда читал "Пари-спорт"; выглянет, бывало, из-за газеты и спросит:
"Где твоя милая, Джо?" - чтобы поддразнить меня, потому что я рассказал ему
про девочку за соседним столиком. А я краснел, но мне было приятно, что меня
ею дразнят. Мне это очень нравилось. "Гляди в оба, Джо, - говорил он, - она
еще вернется".
Он расспрашивал меня о том о сем и иной раз смеялся моим ответам. А
потом сам начинал рассказывать. Про скачки в Египте и в Сен-Морице по льду,
когда еще жива была моя мать, и во время войны, когда на юге Франции
устраивались настоящие скачки без призов, без пари, без публики, просто так,
для того только, чтобы не перевелась порода. Настоящие скачки, когда жокеи
загоняли лошадей чуть не до смерти. Я мог слушать моего старика целыми
часами, особенно после того, как он выпьет, бывало, рюмочку-другую. Он
рассказывал мне про то, как еще мальчишкой в Кентукки охотился на енота, и
про старые времена в Штатах, еще до того, как все там пошло прахом. И
говаривал, бывало:
- Джо, когда мы с тобой загребем хороший куш, ты вернешься в Штаты и
будешь учиться.
- Зачем же я поеду туда учиться, когда там все пошло прахом? -
спрашивал я.
- Это совсем другое дело, - говорил он и, подозвав официанта, платил за
стопку блюдечек, и мы брали такси до вокзала Сен-Лазар и садились на поезд в
Мезон-Лафит.
Однажды в Отейле на аукционе мой старик купил победителя за тридцать
тысяч франков. Пришлось немного надбавить, но в конце концов лошадь все-таки
досталась моему старику, и через неделю он получил свидетельство и цвета. Ну
и гордился же я, что мой старик сделался собственником. Он договорился
насчет денника с Чарльзом Дрэйком, бросил ездить в Париж и опять начал
тренироваться и сгонять вес, а конюхов было только двое - он да я. Нашего
жеребчика звали Гилфорд, он был ирландской породы и чудесно брал
препятствия. Мой старик рассчитал, что если самому тренировать его и самому
ездить, то затрата окупится. Я всем этим гордился и считал, что наш Гилфорд
нисколько не хуже Ксара. Это был славный гнедой жеребец, очень резвый на
ровной дорожке, если его расшевелить хорошенько, и к тому же на редкость
красивый.
Ну и любил же я нашего Гилфорда! В первый же раз, как мой старик ехал
на нем, он пришел к финишу третьим в скачке с препятствиями на две тысячи
пятьсот метров, и когда мой старик слез с седла, сияющий и весь в поту, и
пошел взвешиваться, я так им гордился, как будто это была первая скачка, в
которой он занял место. Понимаете ли, когда человек давно не ездил, трудно
поверить, что он когда-то был жокеем. Теперь все это было совсем по-другому,
потому что в Милане мой старик был равнодушен даже к большим скачкам и, если
выигрывал, нисколько не волновался, а теперь было так, что я совсем не спал
в ночь перед скачками и знал, что мой старик тоже волнуется, хоть и не