"Михаил Хейфец. Путешествие из Дубровлага в Ермак" - читать интересную книгу автора

нарушено, писатель должен получить 100% гонорара.
Естественно, закон в СССР охранял, прежде всего, права государства, а
не автора. Например, достаточно было директору издательства прислать в
течение двух лет автору письмо в несколько строк, отвергающую уже целиком
исполненную работу под любым предлогом ("нас не удовлетворяет художественное
качество текста" - попробуй, оспорь, когда о вкусах не спорят!), и все
обязательства подписавшей договор государственной стороны считались
аннулированными. Однако закон бюрократии требовал, чтоб отказ от договорных
обязательств даже и государственной стороны должен быть зафиксирован - хоть
в какой-то бумажке. Иначе за бюрократическую небрежность платится "штраф" в
форме гонорара автору!
Это - по закону. В практике это правило издательствами не соблюдалось.
Если почему-либо принятую и одобренную рукопись не отправляли в типографию
(такое случалось нередко) - автор о гонораре и думать не моги, скажи
спасибо, если аванс успел получить!
Ленинградцы, по-моему, ни разу не судились: издательств в городе было
мало, получишь репутацию "склочника" - вообще никуда не пустят. Но в Москве
издательств побольше, и там литераторы обращались в суды по поводу принятых
и неоплаченных рукописей.
Так вот, московские судьи систематически отклоняли иски авторов. И в
отличие от гебистов, которые, насколько я их знаю, придумали бы какую-нибудь
юридическую зацепку, судьи даже не искали фиговых листочков! Писали
напрямую: да, по закону вам деньги положено. Но, руководствуясь интересами
государства, вводить казну в расходы не следует! Министерство юстиции и
Верховный суд как раз и уговаривали в этом сборнике местных судей, что их
обязанность - соблюдать закон, а не печься по своему особому разуму об
интересах государства.
А вот случай из моей личной практики.
Когда "дело No15" вкатилось в стадию написания обвинительного
заключения, перед Рябчуком и Карабановым предстала неприятная проблема. Во
времена действия сталинской 58-10 изготовление, хранение и распространение
антисоветской литературы каралось десятью годами - точка! Однако по
буквальному смыслу закона к ответственности мог быть привлечен следователь,
"распространявший" вещдоки среди своего начальства; судья, знакомивший с
ними, например, заседателей; даже и прокурор, что-то цитировавший на
процессе... После обвалов массовых репрессий на карателей 30-50-х гг. было
решено уточнить формулы закона. Теперь наказанию подлежало только такое
"изготовление, хранение и распространение", которое совершалось "с умыслом
на подрыв и ослабление советского строя"...
И поди ж ты, мелкое уточнение буквы закона страшно мешало следователям
ГБ! Для моих, например, оно значило просто катастрофу подготовленного дела.
Главный криминал - мое предисловие к собранию сочинений Бродского -
действительно был написан в четко антисоветском духе оспаривать это не смог
бы никто, и я тоже... Однако из-за этого оно было забраковано
редактором-составителем ("Мишка, нас всех посадят, и культурное начинание
будет погублено", - сказал Владимир Марамзин.), предназначалось,
следовательно, не для распространения - хранилось в личном архиве автора,
свидетели, которые его читали, все показывали, что я спрашивал у них совета,
как его "деполитизировать" (выражение следователя), т. е. сделать как-то
приемлемым для заказчика - Марамзина. Мне тогда виделось, что подвести такое