"Энджел Хауэрд. Смерть выходит в свет " - читать интересную книгу автора

Пэттен лишь дал ему шестичасовую кассету со своими речами и снял для
халтурщика квартиру в Джорджтауне. Тем не менее, книга продержалась в
списке бестселлеров "Нью-Йорк-таймс" целых двадцать две недели. Экземпляр
нашелся даже в Грэнтэме, на полке магазина, где он притулился к "Пророку"
Калила Гибрана. Книготорговец сообщил мне, что опус Пэттена переведен на
семнадцать языков и продается везде, где существует письменность. Все эти
сведения торговец изложил мне тоном распорядителя похорон. Не знаю, то ли
он проникся учением Пэттена, то ли был поражен ажиотажным спросом на
"Ослепительный свет".
Но сегодня днем Пэттен едва ли имел шанс попасть на обложку "Тайм":
ведь дождь поливает всех - и праведников, и грешников. Любопытно, каково
нашему герою в здешней глухомани после "Ньюзвик" и Си-Би-Эс? Интересно, что
это такое - вернуться домой, не имея возможности сказать хотя бы одной
живой душе, кто ты? Герою местного масштаба придется обойтись без фанфар и
даже без "Хантсвиллского еженедельника".
Кто-то громко ударил в проволочную дверь, и я догадался, что это
Джоан с моим молоком. Она принесла с собой дождевую воду, запах свежести и
уйму дорожной грязи. Очки её запотели, и Джоан сняла их, а заодно и
громадную мокрую соломенную шляпу.
- Боже ж ты мой, ну и ливень! Вот что в гидрометцентре называют
"временами дождь". - Грянул гром и, крыша дома содрогнулась. Весьма
своевременное напоминание о том, что негоже поминать имя Господа всуе. - Я
принесла ваше молоко.
- Вовсе не обязательно было тащить его сюда под дождем. Это не ваш
долг и уж тем паче не земное предназначение. У меня чайник кипит. Чаю
хотите?
- Неплохо бы. Только сперва раздобудем немного света, - она взяла со
стола керосиновую лампу, заправила её и принялась накачивать, пока та не
зашипела. Джоан поднесла спичку к фитилю, и вспыхнуло мощное пламя. Моя
хижина опять обрела цвета, а по бежевой крышке стола заплясали длинные тени
от бутылки с кетчупом, перечницы и солонки.
- Так-то оно лучше, - рассудила она, выбираясь из черного дождевика и
бросая его на диван, набитый конским волосом. - Проклятые бобры опять
запрудили сточную канаву. Так я и знала, что кроватные пружины - им не
помеха. За дорогой уже озеро по колено глубиной. А после этого ливня...
Черт, даже думать об этом не хочется.
Я молча заваривал чай. По-моему это лучший способ сбора сведений.
Наконец я отыскал на полке над мойкой несколько глиняных кружек и, залив
пакетики чая кипятком, принялся давить их ложкой, чтобы сберечь время.
Потом достал початую банку сухого молока.
- Но ведь я принесла свежее, - напомнила мне Джоан, протирая очки
розовой салфеткой и вновь водружая их на нос.
- Новоприобретенные привычки живучи. Успокойтесь. Я просто ещё не
освоился. Сначала вы покажете мне, как все делать, а потом проверите,
хорошо ли я усвоил науку. Ведь ковырять в носу можно любым пальцем.
Джоан улыбнулась, я налил ей чаю, потом достал флягу с молоком и
проделал в ней дырку. Джоан дипломатично капнула молока в чай, потом
показала мне, как настоящий обитатель пограничья переливает содержимое
пластмассовой фляги в пластмассовый кувшин.
- Как мои цыплята, все живые? - спросила она.