"Михаил Харитонов. Зина" - читать интересную книгу автора

воспитательницами, освежил в памяти правила русской грамматики и теорему
Пифагора, а также узнал много нового о детской сексуальности и
противопожарной безопасности.
В девяносто первом семья академика - к тому времени уже покойного -
вспомнила о своих корнях и стала готовиться к отъезду на историческую
родину. Пенсов, неожиданно для себя самого, эмигрировать отказался наотрез -
и, более того, оставил себе малолетнего сына. Настя - к тому времени
успевшая стать Малкой - легко нашла в себе силы это пережить.
Впоследствии профессор частенько проклинал себя за то, что остался,
пока не понял, что дело было не в приступе патриотизма, а в
благоприобретённом отвращении к супружеской жизни. Увы, с точки зрения чисто
практической, то была ошибка: работы по специальности в России в ближайшие
сто лет не предвиделось. Пришлось заниматься чёрт-те чем, включая
унизительное стояние за прилавком с турецкими куртками и польской
косметикой. Однажды к его точке подошла его бывшая аспирантка, выгуливаемая
бритоголовым толстошеим выблядком с торцом вместо лица. Они узнали друг
друга, но сделали вид, что незнакомы. Через два дня профессор рассчитался по
товару и с рынка ушёл навсегда: он дал себе клятву найти хоть какую-нибудь
нормальную работу, в четырёх стенах и за столом:
Дёмка тем временем вырос - и превратился в странноватого, но вполне
удобного для совместного проживания подростка, или даже уже "молодого
человека". Большую часть времени он проводил в своей комнате: там у него был
смонтирован домашний кинотеатр. На приобретение аппаратуры папа выбросил
восемь штук грина - практически все свои накопления. За эти деньги он купил
себе абсолютное спокойствие по поводу сына и его занятий. Оставалось только
своевременно подбрасывать ему новые дивидишки, а также книги про кино.
Вот и сейчас рядом с Дёмкой на подоконничке прикорнула растрёпаная
"Трюффо о Трюффо".
Профессор раскалил сковородочку, разбил в неё яйца и вопросительно
посмотрел на Дёмку. Тот слез, зарядил тостер хлебцами из пакетика, достал
две тарелки, сел на пол и уткнулся в "Трюффо".
Они поели яичницу с тостами. Папа свой желток густо посолил, сын -
слегка поперчил. Тарелки свалили в раковину: Дементий любил мыть посуду, это
помогало ему сосредоточиться. На нём же лежали обязанности по стирке: он
хорошо управлялся со стиральной машиной, а в случае чего и сам мог
простирнуть и выжать бельишко. Этому он научился, когда жил в деревне: два
года назад он зачем-то поехал в Камышёвку, пристроился там у какой-то
маминой родственницы, адрес которой разыскал в старой записной книжке. То ли
отдыхал от неудачно сданных экзаменов (Пенсов-старший, понадеявшись на
старые университетские связи, недоложил бабла репетиторам и оказался
неправ), то ли искал смысл жизни. Пенсову тогда было не до него: он тогда
только-только входил в рынок и работал практически круглосуточно, с
небольшими перерывами на еду и сон.
- Ну как у тебя дела? - первым нарушил молчание сын.
- Полторы нормы сделал. Считай, ударник, - профессор встал, чтобы
достать из шкафа бутылку "Croizet VSOP". - Будешь? - он показал на пузатую
коньячную рюмку.
Дементий немного подумал, потом мотнул головой:
- Лучше херес. Папа, достань "Матусалем Олоросо". И мой бокал.
- Бокал сам достань, - закряхтел Пенсов-старший, - к тебе ближе.