"Михаил Харитонов. Тонкая дюжина" - читать интересную книгу автора

пышнее, и вообще всего вдоволь.
Если свиной эгоизм вообще никак не связан с понятиям справедливости
(Свинья этаких слов и не слыхивала), то Жаба обосновывает свой эгоизм
именно идеей кошмарной несправедливости, из-за которой у всех густо, а у
неё одной пусто.
Геморрою от Жабы очень много, поскольку Жаба всегда в тревоге - потому
что смертельно боится чего-нибудь потерять, упустить или прогадать. Тревога
и забота - это её нормальное самочувствие.
Резюмируя, можно сказать так: путь Свиньи - получить желаемое сейчас,
несмотря ни на что, а путь Жабы - не отдавать имеемое, опять-таки несмотря
ни на что.
Жаба безмерно презирает Свинью, та же платит ей бешеной злобой. Тем не
менее они нуждаются друг в друге, дабы человек, по какой-то причине
разочаровавшийся в одной из фигур, не обратился бы к уму, а бросился бы в
объятья к другой фигуре. Особенно эффективным является раздел интересов,
когда Жаба захватывает себе одну область жизни, а Свинья - другую. Таким
способом мыслят настоящие, полные, совершенные мерзавцы. При таком раскладе
Жаба, как правило, идёт в услужение Свинье, как работящая ворчливая
служанка - к капризной барыне. Служанка-Жаба, конечно, барыню в глубине
души презирает, но держит рот на замке. Барыня-Свинья же служанку терпит,
потому что от неё на самом деле сильно зависит.

6. Вторая пара: Змей - Буревестник
6.1. Я долго колебался, как точнее определить соратника (и
супротивника) Змея. Было совершенно очевидно, что это некая гордая птица,
воспетая великим романтиком революции М. Горьким. Сам Горький, впрочем,
тоже колебался в этом вопросе. Вначале он создал философский диалог "Песнь
о Соколе", где талантливо изобразил брань Сокола со Змеем (совершенно
независимо от Подводного Горький определил глумливого духа как Змея, что
доказывает архетипичность образа.) Тем не менее более предпочтителен образ
Буревестника (Альбатроса), поскольку он ближе к архетипу.
6.2. Начнем, однако, со Змея. Замечательное описание Змея у Подводного
можно дополнить только несколькими штрихами - однако они важны и
существенны. Змей действительно циник и комик (и, кроме того, клеветник),
но не в этом заключается его сущность. Весь его цинизм и глум направлены на
одно, а именно на все высокое. Змей не просто рожден ползать во прахе - он
всеми силами отрицает, что в мире существует хоть что-то помимо праха.
Короче говоря, Змей - материалист во всех смыслах этого слова (от бытового
до метафизического).
Более всего Змею ненавистны по жизни воодушевление, озарение, восторг,
легкая мечтательность, влюбленность, короче говоря - какая бы то ни было
приподнятость. Уж если Змей овладевает чьей-то душой, то (с упорством,
достойным лучшего применения) он заботиться о том, чтобы вверенная ему душа
никогда не поднимала глаза к небу, мотивируя это необходимостью смотреть
под ноги. При первом знакомстве Змей обычно рекомендует себя как реалиста,
знающего жизнь как есть она на самом деле. На самом деле весь его реализм к
"жизни как она есть" никакого отношения не имеет, ибо отнюдь не обретен в
дальних странствиях и не выношен под сердцем, а просто-напросто высосан из
пальца, по простенькому рецепту: объяснять высшее через низшее. Притом
высшее в интерпретации Змия все время оказывается неким миражом (или, если