"Cто лет безналом" - читать интересную книгу автора (Держ Nik)

Глава 7

Отец-настоятель тяжело поднялся на ноги. Уже неделю он безрезультатно посещал отхожее место. Организм требовал очищения, но так не вовремя разыгравшийся приступ геморроя, не оставлял ему шансов. Монах одернул сутану и болезненно поморщился: анус горел адским огнем, словно бесноватые черти шерудили в его заднице раскаленной кочергой, будоража и без того истерзанную плоть. Вспомнив об исконных врагах рода человеческого, настоятель осенил себя крестным знамением.

— Спаситель терпел… — попытался утешить он сам себя.

Боль не могли унять расслабляющие ванны. Чудодейственные мази, а также грязи из лечебных источников святого Себастьяна, присланные в дар настоятелю епископом Фалернским, не помогали. Не смог справиться с болезнью даже лекарь, выписанный самим папой из Америки. Хотя эскулап и утверждал, что сможет справиться с болезнью, если ему позволят хирургическое вмешательство. Но настоятель отказался наотрез. Лекарь, ничуть не смущаясь духовного сана, обозвал настоятеля невеждой и дикарем, собрал свои чемоданы и уехал из монастыря в тот же день. Отец-настоятель остался с геморроем один на один. Покинув уборную, монах вышел на маленький монастырский двор. Вечерело. Солнце неспешно устраивалось на ночной отдых в пуховой перине облаков. Последние его лучи играли в золотых крестах церкви, наполняя их неземным светом. Настоятель еще раз перекрестился и, шаркая немощными ногами по мощеному булыжником двору, направился в свою келью. Разбитые артритом суставы отозвались тупой болью, но заглушить геморроидальные спазмы не могли.

— Ничего, — продолжал утешать себя настоятель, — Господь и так отмерил мне двойной срок! Так вправе ли я жаловаться на трудности бытия?

Настоятелю минул сто шестой год, но он, ровесник прошедшего века, все еще уверенно руководил делами своей маленькой епархии. Отца-настоятеля знало и уважало большинство религиозных деятелей Старого и Нового Света. С его мнением считались. Некогда он занимал высокое место в иерархии католической церкви. Лет пятьдесят назад Священный Синод чуть было не избрал его Римским Папой, но настоятель решительно взял самоотвод. Конечно, быть главой католической церкви престижно, но скромный служитель Господа не хотел похоронить себя под грузом проблем, связанных с сей высокой должностью. К тому же настоятель не любил быть на виду, а Понтифик — лицо публичное. Лишь к старости настоятель позволил себе осесть и взять под свое крыло небольшую епархию. Но Господь почему-то не спешил призывать его к себе, видимо считая, что тот еще не совершил на земле всего того, что Верховный Сюзерен запланировал для своего слуги. Время шло, настоятель дряхлел, но также упорно ожидал последней службы.

— Отец Бенедикт! — оторвал кто-то настоятеля от тяжких размышлений.

Монах обернулся. Через дворик к нему бежал молодой клирик, совсем недавно прошедший обряд посвящения Спасителю. Юноша подбежал к настоятелю и, не смотря на мощенный булыжниками двор, бухнулся на колени, припадая губами к краю сутаны монаха.

— Полноте, Софроний, — ласково сказал настоятель, обнимая мальчишку за плечи. — Поднимайся! Что случилось?

— К Вам посетители, святой отец, — ответил, поднимаясь, мальчишка.

— Кого это принесло на ночь глядя? — задумчиво проговорил настоятель. — А ты, горячая голова, чтоб на колени передо мной больше не вставал! Ты не мне служишь, а Господу нашему Иисусу! Вот перед его ликом колени преклонить — честь великая! А я такой же слуга Господа, как и ты, только жил чуть подольше, и видел побольше! Так что там случилось? — вновь переспросил он мальчишку.

— К вам миряне, святой отец, — сказал послушник, — и с ними городской глава! Они ждут вас в трапезной.

— Хорошо, — сказал святой отец, опираясь на плечо Софрония немощной дланью, — проводи меня к ним. Послушаем, что привело их сюда.

Мальчишка взял настоятеля под локоть, и они, не спеша, отправились в трапезную. Большое помещение тонуло в сгущающемся полумраке. Монастырская братия готовилась вечерять за общим столом. Настоятель поприветствовал гостей, коих усадили там же. Софроний отодвинул кресло во главе стола. Настоятель, кряхтя, занял своё место, прочитал короткую молитву во славу Господа, что не оставляет род людской милостию своею. Получив благословение, братия принялась трапезничать. Отец Бенедикт лишь слегка прикоснулся к пище. В последнее время он практически не ел. Гости тоже едва пригубили монастырское угощение, все остальное время, пока братия вкушала, они сидели с каменными лицами. Наконец, когда монахи насытились и убрали со стола пустые тарелки, настоятель спросил городского главу:

— Что привело вас в такое время в обитель смиренных монахов? Путь сюда не близок!

— Мы пришли к вам за советом, святой отец, и за помощью! — хрипло ответил городской глава. — Старое кладбище вновь ожило! — в глазах главы сквозил ужас.

Услышав о кладбище, отец Бенедикт помрачнел.

— Уже есть жертвы! — истерически продолжал глава. — Вы же уверяли… уверяли, что все кончено!

— Уверял, — неохотно признался настоятель. — Неужели все было напрасно? Все таинства и жертвы?

— Жертвы! — вновь взвизгнул глава. — Близиться курортный сезон! Если туристы прознают, городской бюджет понесет невосполнимый убыток! Туристы — основная статья наших доходов!

— Да что вы все о наживе! — вскипел настоятель. — О людях прежде думать надо!

— А я, по-вашему, о ком думаю? — оскалился глава. — О коровах что ли? Делайте что-нибудь, святой отец! Делайте! И как можно скорее!

— С вами отправиться отец Клементий, — немного подумав, сказал настоятель. — Он оценит силу проснувшегося Зла. Кладбище нужно оцепить…

— И кого я пошлю в оцепление? Люди боятся выходить на улицу! Многие помнят, что случилось в прошлый раз! — замахал руками глава.

— Но все-таки постарайтесь, — монах решил твердо настоять на своем. — Я сегодня же сообщу обо всем Папе. Ватикан пришлет помощь! Нужно совсем немного потерпеть!

— Потерпеть?! — брызнул слюной городской глава.

— Потерпеть! — почти ласково повторил настоятель. — У брата Клементия есть опыт: он один из двоих выживших тридцать лет назад! Вторым выжившим был я! Если Ватикан будет мешкать, мы постараемся справиться своими силами! Господь не оставит нас! Аминь! — с этими словами настоятель поднялся, всем своим видом показывая, что аудиенция окончена.

Гости тоже поднялись со своих мест и направились к выходу.

— Я все же настоятельно рекомендую, — тихо сказал им в след настоятель, — дождитесь отца Клементия! Через несколько минут он присоединиться к вам!

— Мы будем ждать в машине! — бросил через плечо глава.

Исповедавшись и получив благословение старого монаха, отец Клементий уехал. Опираясь на плечо мальчишки, отец Бенедикт добрался до своей кельи. Отпустив молодого послушника, старый монах погрузился в невеселые мысли. Зло вновь подняло голову. А ведь он, грешным делом, было, подумал, что сумел победить его тридцать лет назад. Но Враг рода человеческого не дремлет! Он скопил сил и вновь взялся за свои богомерзкие дела. Настоятель вспомнил, как это начиналось тридцать лет назад. Тогда он считал, что в этой обители оказался совершенно случайно. Но сейчас отец Бенедикт понял, что никакой случайности в этом нет. Он должен был здесь сразиться со Злом, поэтому и привела его сюда дорога. Он и остался здесь не потому, что состарился и устал, как думал в тот момент, а потому, что Зло не умерло, а лишь дремало, зализывая раны в спасительной темноте. Поэтому и не призывает его Господь к себе, потому, что впереди у него последний бой с порождениями нечистого. Что ж, он выполнит свою миссию, чего бы это ни стоило. Нужно срочно сообщить обо всем Папе, сейчас любая помощь на вес золота. Но сможет ли он понять всю сложность ситуации и вовремя прислать помощь? Этого отец Бенедикт не знал. Нынешний глава католической церкви был не многим младше отца Бенедикта. Настоятель познакомился с будущим Папой еще в бытность того епископом Кракова. Настоятель уважал понтифика, но не мог смириться с нововведениями, которые с подачи Папы одобряла католическая церковь. Особенно это касалось изобретения сумасшедшего русского ученого — накопителя времени. Мало того, что эта адская машина чуть не поставила человечество на грань третьей мировой войны, так она еще отнимала у людей то, что было им даровано Господом — жизнь. Одни люди получали практическое бессмертие за счет других. И сам Папа пользовался этим дьявольским изобретением. С этим настоятель не мог смириться. Каждый должен жить столько, сколько отмерил ему Господь. Все остальное — происки Врага! Близится время Зверя! Упаси нас Господи от происков его! И придай нам сил!

Большой внедорожник городского главы без труда вместил в себя шестерых. Между обителью и небольшим курортным городком Римини, с постоянной численностью населения не более шестидесяти тысяч человек, пролегало порядка пятидесяти километров по довольно пересеченной местности. Мощный «Ленд Ровер» преодолел это расстояние играючи. Отец Клементий даже не заметил, как они проскочили самые разухабистые места. Машина шла на удивление мягко, не то что их монастырский грузовичок, на котором монахи ездили в город за продуктами. К Римини подъезжали при тусклом свете нарождающейся луны. Монах невольно залюбовался ночным небом. Бесчисленные россыпи звезд загадочно мерцали, заставляя задуматься о величии созидательной силы Творца. Наконец въехали в новый город. Так уж случилось, что Римини оказался разделен на два города: старый — средневековый, и новый — ультрасовременный, с многочисленными отелями и развитой инфраструктурой. Этот городок уходил конями в глубину веков, чем и был так привлекателен для туристов помимо теплого Адриатического моря, шикарных отелей и роскошных пляжей. Город вырос из небольшого римского поселения, носившего название «Ариминум». Это поселение было основано в 268 году до нашей эры. Несколько позже, поселение в силу своего удобного для торговли географического положения развилось в крупный город, который почти на протяжении двадцати двух веков поддерживал свое культурное и экономическое значение. В Римини до сих пор существует площадь, на которой Юлий Цезарь после знаменитого перехода через Рубикон обратился с воззванием к своим прославленным легионерам перед походом на Рим. Сейчас Римини — один из самых популярных курортов в провинции Эмилья-Романиа. Старый центр полон очарования, несмотря на наплыв туристов. Но как только завершается летний сезон, и отсюда уезжают отдыхающие, Римини моментально превращается в безлюдный провинциальный городок с закрытыми отелями и пустующими улицами. Такая «провинциальность» хорошо становится заметна с наступлением зимы. Сейчас городок был также немноголюден: курортный сезон только-только начинался. Но уже через неделю-другую в Римини хлынут толпы отдыхающих. Нужно было предпринимать срочные меры, в этом глава Римини был прав. Иначе, если город наводнят туристы, сующие везде свой нос, трупов станет больше, много больше. Не останавливаясь, машина главы с ходу проскочила новый, пока еще практически безлюдный город. Мощные потоки света вырвали из темноты очертания арки Августа — сердце старого города. Машина двигалась по дороге Флавия еще несколько минут. На всех порах они проскочили площадь Кавур, в лучах фар мелькнула статуя Папы Павла Пятого, фонтан Шишка, дворцы Старосты, Общин и Средневекового Собрания. Не доезжая до древнего моста Тиберия, прозванного в народе «мостом дьявола», машина остановилась.

— Все, — обернувшись к монаху, сидевшему на заднем сиденье, сказал глава, — дальше не поеду! Здесь, если надо, подожду, но дальше — ни-ни!

— Хорошо, — смиренно ответил монах, открывая дверь машины. — Если я не вернусь в течение часа, сообщите отцу Бенедикту, что я не оправдал его надежд.

Монах легко спрыгнул с высокой подножки джипа, немного постоял, вдыхая полной грудью свежий морской бриз, затем неспешно пошел в сторону кладбища. Вскоре исчезли позади яркие дорожки света, излучаемые фарами автомобиля. Лишь редкие в этой части города фонари освещали монаху дорогу. Казалось, что весь город вымер в одночасье, отравленный проснувшимся Злом. Даже звонкое некогда эхо потускнело и съёжилось, пугливо прячась в ветхих постройках старого города. Впереди высилась серая громада дьявольского моста. Согласно преданию, в 21 году нашей эры римский император Тиберий разгневался на строителей, которые слишком долго возводили мост, и решил обратиться за помощью к дьяволу. Строительство было закончено за одну ночь. Однако, по «условиям контракта», нечистой силе должна была отойти душа того, кто первым пройдет под аркой моста. Император решил обмануть дьявола. Первой под мостом пустили собачку. К удивлению жителей, дьявол почему-то не тронул город и не проклял его. Он лишь в бессильной злобе оставил на камнях следы своих когтей. Мост стоит и по сей день, воплощая собой символ неоплаченного долга. А по ночам из-под его арок иногда слышны чьи-то тяжелые вздохи. Говорят, их испускает, сидя под мостом, обманутая нечистая сила.

— Стой! Кто идет? — окликнул монаха из темноты строгий голос.

— Слуга Господа нашего Иисуса Христа! — громко ответил монах, размашисто осеняя себя крестным знамением.

— Фу-у-у! — ответил с облегчением голос.

На освещенный тусклым уличным фонарем пятачок вышел пожилой карабинер. По всей видимости, один из тех, для кого профессиональная честь выше страха.

— Святой отец, вы из обители отца Бенедикта? — поинтересовался он, с интересом разглядывая монаха.

— Да, сын мой, — коротко ответил Клементий. — Ты дашь мне пройти?

— Святой отец, — прошептал карабинер, — нельзя туда одному! Там, — он махнул рукой в сторону кладбища за мостом, — исчадья ада! Я помню, что здесь случилось в прошлый раз! Нельзя туда одному, ни в коем разе нельзя!

— Я тоже помню, — спокойно сказал Клементий. — я был здесь с отцом Бенедиктом…

— Святой Клементий! — карабинер близоруко прищурился. — Простите, что не узнал! Благословите меня, святой отец, — попросил полицейский, припадая губами к руке монаха.

— Живи с Богом, сын мой! — монах перекрестил коленопреклоненного карабинера. — Господь не оставит нас!

От моста до собеседников донесся протяжный вой.

— Стонут! — зябко поежился пожилой карабинер.

— Да нет, — возразил ему монах, — это собаки. За пределы кладбища эти твари пока не выходят… вернее не должны выходить… вернее… мне нужно это выяснить!

— Здесь я их еще не видел! А на кладбище никто из нас не совался! — честно признался страж порядка.

— И много вас, тех, кто не испугался встать в оцепление? — спросил монах.

— Нет, не много — человек тридцать из всего гарнизона, — смущенно ответил карабинер, — остальные отказались.

— Чего уж там, — улыбаясь, ответил отец Клементий, — если уж городской глава высадил меня за два квартала от «дьявольского моста»! Не робей, сын мой, — приободрил монах карабинера, — всем нам воздастся по заслугам! Рано или поздно! А сейчас мне пора! До встречи, сын мой!

— Храни вас Господь! — прошептал вслед монаху карабинер.

Монах, вполголоса читая молитвы, шагал по проклятому древнему мосту Тиберия, а нечистая сила выла от бессилия, сидя под ним.

После телефонного разговора с Ватиканом отца Бенедикта посетило нехорошее предчувствие. На словах Папа обещал содействие, но настоятелю показалось, что он не очень-то верит во всю эту историю. Так же понтифик пообещал срочно собрать Синод Епископов, на котором выберется тактика борьбы с проснувшимся Злом. В тактику борьбы, выработанную Синодом Епископов, отец-настоятель верил еще меньше, чем обещаниям Папы срочно помочь. Уж слишком много скептиков крутилось нынче у подножия Священного Престола. В прошлый раз Синод Епископов тоже долго буксовал, никто не хотел принимать на себя тяжесть решения. И если бы не решительность покойного Папы Кия VI, то еще не известно, на какие жертвы пришлось бы пойти в последствии. Миссия была возложена на отца Бенедикта, под началом которого в Римини прибыло двенадцать самых известных мракоборцев, вооруженных древними чудодейственными святынями католического мира. Полегли все. Не спасла положение даже помощь, вовремя поспевшая из маленького монастыря «Сан-Марино». Из монастырской братии в живых остался только отец Клементий. После всего случившегося отец Бенедикт осел в «Сан-Марино» с единственной целью — возродить монастырь. Это ему удалось. И вот опять… Нет, ждать помощи от Ватикана бессмысленно! Любое промедление смерти подобно! Нужно действовать немедля! Нужно упокоить восставших раз и навсегда! Отец Бенедикт тяжело вздохнул и подергал витой шнур, висевший у изголовья его ложа. Через секунду в келью старого монаха вошел Софроний.

— Собери братьев в храме, — устало сказал настоятель мальчишке.

Софроний поклонился и молча вышел из кельи.

— Прости, Господи! — монах воздел руки к небу. — Но я не могу иначе!

Когда настоятель вошел в трапезную, монахи уже собрались. Старик прошелся проницательным взглядом по суровым лицам собратьев по вере. Некоторые из клириков перебирали четки, некоторые беззвучно шевелили губами, творя молитвы пресвятой Деве Марии. Они были озабочены, но страха в их лицах настоятель не увидел. Это вселяло надежду на успех, пускай слабую, но все-таки надежду. Отец Бенедикт знал, что ни один из них не предаст и не убежит от опасности в самый ответственный момент. Настоятель верил в них так же, как и они верили в него.

— Братья, — без предисловий обратился к монахам отец Бенедикт, — мы должны встать на защиту Римини! Сегодня! Сейчас! Поверьте мне, я чувствую это!

— А как же Папа? — спросил один из монахов. — Он дал свое благословение?

— Нет! — жестко ответил старик. — Без решения Священного Синода Епископов Папа не даст своего благословения!

— Значит, мы идем против его воли? — уточнил тот же монах.

— Нет, он не может запретить нам того, что и так является нашей прямой обязанностью! — повысил голос настоятель. — Защита людей от исконного Врага — не это ли смысл нашей жизни? Я никого не принуждаю, — настоятель, не глядя, опустился на свое место, — пусть тот, кто считает, что нужно дождаться решения Синода Епископов и благословения Папы, остается. Но Враг не будет ждать! Мы должны торопиться! Тех, кто отправиться со мной, я жду в исповедальне. Перед схваткой с нечистым нужно облегчить душу!

— Может быть, попросить помощи у городских священников? — подал мысль Софроний. — В Римини несколько церквей! А священных реликвий…

— Тридцать лет назад, — помрачнев лицом, сказал настоятель, — ни один городской церковник не пришел нам на помощь! Мы умирали, но не сдавались! А их, трусливо спасающих свои шкуры, даже не осудили, не лишили сана! Их действия были признаны целесообразными! Они, якобы, ничем не могли нам помочь! А что до реликвий, — отец Бенедикт поморщился, — они бесполезный мусор! Только незыблемая вера — вот щит и меч против исчадий ада! Не дайте закрасться вам в душу ни капли сомнения, и вы победите! Враг позорно будет бежать от вас! Дело Господа восторжествует!

— Я готов к исповеди! — с юношеской горячностью воскликнул Софроний. — Вера моя — крепче гранита!

Старый монах с грустью посмотрел на мальчишку:

— Мне жаль, что я не могу запретить тебе этого! Я лишь прошу: останься! У тебя еще вся жизнь впереди!

— Я готов умереть за веру! — мотнул головой отрок. — У Иисуса тоже был выбор, но он предпочел мученическую смерть! Я постараюсь не опозорить его имени!

— Господь да упасет тебя, и воздаст тебе по делам твоим! — старый монах трясущейся рукой благословил мальчишку.

Через полчаса монастырь опустел, а в сторону Римини на полной скорости, какую только можно было выдавить из старого грузовичка, мчалась монастырская братия в полном составе. Настоятель не зря верил в них. В тесной кабине грузовика подкидывало поменьше, чем в кузове, но за полчаса такой езды отца Бенедикта растрясло. Рядом с настоятелем сидел бледный Софроний. Паренька лихорадило, но он упорно боролся с приступами страха.

— Святой отец, почему в мире находиться место для Зла? — вдруг спросил он настоятеля. — Разве Господь не мог сотворить мир, где Зла нет? Неужели Зло было в его замыслах при творении мира?

— Я расскажу тебе одну притчу, — сказал отец Бенедикт. — Случилось это давно в одном маленьком монастыре…

Жалкий огонёк догорающей лучины моргнул пару раз на прощанье и окончательно угас. Душный сырой мрак заполнил маленькую убогую келью. На голом каменном ложе, не покрытом даже горсткой соломы, лежал человек. Его сухощавое тело уже давно свыклось с холодным, твердым камнем. Гораздо труднее было привыкнуть к скудной пище. Но и с этой бедой он, в конце концов, справился. Плоть — податливый материал для сильных духом. Только с одной проблемой он так и не смог совладать, с единственным вопросом, мучающим его все эти годы, ответа на который он так и не нашел. За время, проведенное в обители, ни постом, ни молитвой, ни даже умерщвлением плоти ему не удалось избавиться он него. Не помогло изучение Библии. Откровения пророков ничего не дали. В трактатах древних авторов, за чтением которых он коротал бессонные ночи, ответа также не было. Этот вопрос терзал его воспаленное сознание сильнее, чем вериги измученную плоть. На боль он давно перестал обращать внимание, а мысли… Вот и сейчас, не взирая на темноту, он лежал с открытыми глазами. Сон бежал от него, как делал это каждую ночь на протяжении последних лет. Лишь перед рассветом ему, наверное, удастся забыться в коротком сне. А сейчас снова терпеть эту пытку… Монах резко поднялся, усевшись на своём жестком ложе. Затем встал и принялся ходить из угла в угол, словно загнанный в клетку дикий зверь. Темнота не мешала ему — свою келью он знал лучше своих пяти пальцев.

— Оставаться в обители бессмысленно! — с тоской думал он. — Нужно искать ответ в другом месте, — он и не заметил, как сказал это вслух. Затворник ухватился за ручку низкой дубовой дверцы, закрывающей вход в тесную келью. — Пора выйти в мир! Дверь скрипнула и распахнулась. Постояв немного в нерешительности, человек переступил порог.

Отец-настоятель маленькой, забытой богом и людьми обители в эту ночь тоже не спал. Он был стар, и бессонница была для него обычным делом. Старый монах никогда не сетовал на неё, наоборот, тихими спокойными ночами было легко размышлять: о бесконечной мудрости творца, о его вечности, о бренности человеческой жизни. Такими ночами священнику казалось, что сам Всевышний незримо присутствует в его келье в качестве молчаливого собеседника. Погрузившись в свои думы, настоятель не заметил, как дверь тихо открылась, и в келью вошёл монах.

— Я ухожу! — хриплым голосом произнёс вошедший.

От неожиданности настоятель вздрогнул:

— Кто здесь? А, это ты, Пётр! — с облегчением выдохнул старик.

— Я ухожу! — снова повторил Пётр.

— Значит, ты так и не сумел, — с горечью в голосе произнёс патриарх.

Монах опустился перед стариком на колени:

— Наставник…прости! Я честно пытался, но…

— Но у тебя ничего не вышло, — продолжил за него настоятель. — Я знаю. Я предполагал, что будет именно так. Вспомни тот день, когда ты первый раз переступил порог этой обители.

Понуро опустив голову, монах тихо произнёс:

— Я помню, святой отец, так ясно, как будто это было вчера.

— Что мучило тебя тогда?

— Тот же вопрос, что мучает меня и по сей день: зачем возник этот мир? Зачем? Зачем? — он обхватил руками голову. — Господи, — взмолился Пётр, — зачем ты так терзаешь меня?

— Успокойся, сын мой, — ласково сказал настоятель, подойдя к стоящему на коленях монаху. — Поднимись. Помнишь ли ты, что я сказал тебе в тот день?

— Помню, — поднимаясь с колен, произнёс Петр.

— Я повторю тебе это еще раз! Принимай сердцем творение Господа! Не ломай голову над неразрешимым вопросом, ибо мудрость Творца неизмерима! Никому из смертных не дано понять его замысел! Просто прими! Поверь!

— Я не могу тупо верить! — угрюмо произнес Пётр. — Я хочу докопаться до истины! И я найду её! Пускай даже мне придется спросить у самого…

— Не богохульствуй! — жестоко оборвал монаха старик, — не поминай имя Господа всуе!

— Прости, наставник! Но здесь ответов я не найду! Прощай! — он резко развернулся и вышел из кельи старого священника.

— Прощай, блудный сын, — смахивая набежавшую слезу, прошептал отец-настоятель.

Мерзкий дождик, моросивший с самого утра, неожиданно прекратился. Хмурый день плавно и незаметно перетёк в мрачный вечер, когда перед глазами промокшего до костей путника выросла серая громада замка. Замок построенный как положено — на возвышении, был окружен со всех сторон глубоким рвом. Издалека он выглядел неприступной крепостью. Уже смеркалось, когда путник, наконец, достиг замковых ворот. Постояв некоторое время в нерешительности, он постучал окованным металлическим концом посоха в массивную створку двери. Ответа не было. Путник постучал еще раз. За воротами послышались какая-то возня и невнятное бурчание.

— Кого принесло? — раздался ворчливый голос, и на уровне глаз путника открылось маленькое окошко. Появившаяся в окошке красная небритая физиономия охватила путника с ног до головы презрительно-брезгливым взглядом.

— Чё надо? — спросила рожа, обдав пришельца непередаваемым ароматом застарелого перегара сдобренного изрядным количеством чеснока.

— Позвольте смиренному путнику переночевать, — сказал пришелец.

— Ганс! — донёсся до путника чей-то крик. — Гони его в шею!

Страж еще раз внимательно оглядел поношенную, заляпанную грязью одежду скитальца:

— Проваливай! Хозяин не любит голодранцев! Вон там, — он махнул рукой, — за холмом, деревенька. Там господин селит своих смердов. Там тебя приютят.

— Спасибо, добрый человек! — поклонился странник. — Да пребудет с тобой Господь. Он развернулся и зашагал в указанном направлении.

— Эй! — раздался ему вслед запоздалый крик стража. — Постой! Пришелец обернулся. Массивная дверь, обитая для прочности железными полосами, была открыта, и в образовавшейся щели торчала голова бдительного защитника замка. — Ты священник? Монах?

— Да, я смиренный служитель Господа нашего Иисуса Христа!

— Вот ты-то мне и нужен! А я-то только после твоих слов понял, что ты монах! Другой бы меня матом обложил, а ты: «спасибо, добрый человек». Так нормальные люди не говорят. И уж больно твоя сутана ветхая и грязная: оборванец, да и только.

— Я странствующий монах. Живу, чем Бог пошлёт.

— Оно и видно, — согласился страж, — что он тебя посылает и посылает. Так ты, небось, еще и читать умеешь? — поинтересовался Ганс.

— И писать, и разные языки разумею, — усмехнулся монах.

Ганс с удивлением уставился на монаха, словно на заморскую диковинку:

— Ну-ка, святой отец, поругайся как-нить не по-нашему, по-заморски! — попросил он Петра.

— Я не умею ругаться, — ответил монах, — это грех!

— Грех, — наставительно сказал Ганс, — это когда ты испортил воздух во время обедни. Он громко заржал, считая свою шутку удачной. — Иисус тоже ругался, недаром он был сыном сапожника…

— Он был сыном плотника, — поправил стражника Пётр.

— Пусть плотника, всё едино! А когда его прибивали к кресту, он ругался так, что стоящие рядом солдаты, привыкшие ко всему, закрывали ухи руками, чтобы не слышать.

— Не кощунствуй! — пытался остановить поддатого стража Пётр. Но Ганс разошёлся не на шутку:

— А потом понабежали всякие в сутанах и рясах! Напридумывали небылиц! А-а-а! — он в сердцах махнул рукой. — Ладно, иди — хозяин ждёт! Джон!!! — заорал страж во всю глотку. В приоткрытую дверь высунулся грязный мальчуган. — Проводишь святого отца к барону! — приказал Ганс, погрозив мальчишке пальцем. — И смотри у меня, не балуй!

Большой пиршественный зал был сегодня тих и мрачен. Из огромного количества факелов, в изобилии развешанных по стенам, тускло чадили всего лишь два: в отсутствии гостей барон экономил. Закопчённые лики благородных предков барона с немым укором смотрели на своего жадного отпрыска из позолоченных рам. Во главе длинного дубового стола, уставленного разнообразной снедью, в гордом одиночестве восседал хозяин замка — доблестный барон Вольдемар. Дверь в залу тихонько скрипнула, и сквозь маленькую щелку в зал просочился босоногий мальчишка:

— Ваша светлость, я монаха привел!

— Молодец! — проревел барон, бросая мальцу недоеденный кусок мяса. Мальчишка ловко поймал подачку господина и спрятал жирный кусок за пазуху.

— Тащи сюда эту святую задницу! Для него есть работёнка!

— Он за дверью, мой господин, — пропищал мальчонка, распахивая ворота пошире. Из темного коридора под тусклый мерцающий свет факелов выступила аскетическая фигура священника.

— У-у-у! — присвистнул барон, — шкилет, а не монах. У меня узники в подземелье толще! Читать-писать точно умеешь?

Монах кивнул.

— А то смори! Дыба у меня на зависть соседям! И палач лучший на всю округу! Ладно, не боись, это я так, для острастки. Отдай посох мальчишке, а сам садись за стол. Слушай, святой отец, ты от голода за столом копыта не откинешь? Нет? Всё равно, делай как я! Своей огромной, заросшей рыжим волосом ручищей он ухватил ножку запеченного до хрустящей корочки гуся. Ухватив другой рукой за вторую ножку, барон одним резким движением разорвал гуся на две половины, при этом залив жиром свой парадный камзол. В одну половину он впился своими крепкими желтыми зубами, а вторую протянул священнику:

— М-м-уй, — невнятно промычал барон, — жуй, говорю.

Схимник отшатнулся от протянутого куска:

— Нет! Нельзя сейчас! — замахал он руками. — Пост!

— Пост? — удивился барон, но жевать не перестал. — А я и не знал! — он отхватил от гуся огромный еще один кусок. Маленькие косточки жалобно хрустели под напором его крепких зубов. — Мой священник, отец Калеб, царство ему небесное, — барон сыто рыгнул, — помер аккурат под Рождество. Он поднял со стола полуведёрный кубок и приложился к нему. Его кадык задергался в конвульсиях — вино в кубке стремительно убывало. Поставив пустой кубок на стол, барон отёр рукавом губы и продолжил:

— Царство ему небесное. А какой был человек — не тебе чета! Дородный, кровь с молоком, в обхвате, что сорокаведёрная бочка — настоящий священник! А какие проповеди читал… Моих пропойц раньше дубиной на проповедь загонять приходилось. А как только Калеб появился, сами вприпрыжку бежали, чтоб, значит, места получше занять.

— Кое-что из его проповедей я уже слышал. От стражи, — пояснил Пётр.

— Вот видишь, — обрадовался барон, — даже моя тупая стража слово Божие разумеет. Но после смерти Калеба, хорошего священника я так и не нашел. Никто не хочет ко мне идти — боятся моего тяжелого ндрава. Да какой, к четям собачьим, нрав. Ну, замучаю одного-двух на дыбе, за ребро повешу, башку срублю, но не за просто так же. За дело! Если без этого, так кто ж меня уважать будет? То-то, что никто! Но церковь до сих пор пуста. Все праздники и посты мимо нас. Следить-то за этим некому. Крестьяне скоро взбунтуются, мрут собаки в этом годе как мухи. А отпеть опять некому. Обвенчать и покрестить тоже никто не может. Оставайся-ка ты у меня! — вдруг предложил он монаху. — Хватит уж тебе по дорогам шастать. А здесь свой постоянный приход, церковь. Отъешься со временем, будешь не хуже Калеба. Оставайся, а?

— Спасибо тебе за всё, добрый человек, — ответил монах. — Но я не могу остаться. Я в поиске.

— И чего ты ищешь? — заинтересовался барон.

— Истину. Ответ на один вопрос. Очень простой вопрос…

— Так ты спроси у меня, — перебил его Вольдемар, — может, я знаю!

— Зачем возник этот мир? Зачем создал его господь таким, каков он есть? За долгие годы я так и не смог найти ответ, — устало сказал Пётр.

— И это всё? И из-за этого стоило сбивать себе ноги, таскаясь по дорогам? Недоедать и недосыпать? — удивился барон. — Да любой сопляк знает ответ!

— Для чего? — тихо прошептал монах.

— Да шоб было! — оглушительно расхохотался барон.

— Что было? — еще тише прошептал монах.

— Всё!!! — барон подвинул поближе к себе серебряное блюдо с жареным поросенком. — Вот этот жареный поросёнок хотя бы, — он с хрустом вывернул его заднюю ногу и с жадность впился в нежнейшее мясо. Жир стекал по его черной жесткой бороде, капая на кружевной воротник. Но барон не обращал на это ни малейшего внимания. — И как эти балбесы при дворе жрут мясо маленькими вилами, — сказал он задумчиво, — руками намного удобнее! О чем это я? Да! Чтоб жратва была, вино, бабы потные, охота, сражения. И самое главное, это шоб я был! Если меня не будет, то на хрена всё остальное нужно? Вот она истина, и к бабке ходить не нужно. Убедил?

Монах отрицательно качнул головой:

— Да простит меня владетельный синьор, нет!

— Ну, как знаешь, — барон взял в руки нож и с задумчивым видом принялся ковыряться острым кончиком в зубах, вычищая застрявшие волокна мяса. — Не хочешь, держать не буду. Иди своей дорогой. Только кой чего прочитаешь мне, да ответы отпишешь, и все — свободен. Ищи свою истину. Да, вот еще, — барон отвязал с пояса увесистый мешочек и бросил его монаху, — зайди в мою деревню: мертвых отпеть, родившихся покрестить, ну, в общем, сам знаешь чё делать надо. Учить не буду. Монах покорно кивнул головой, но денег не взял. Барон удивлённо приподнял одну бровь:

— Это плата за работу!

— Господь мне отплатит сторицей! Я всё сделаю, как положено!

— Как знаешь! — сказал барон, забирая деньги обратно.

Первыми заметила вошедшего в селение монаха, конечно же, вездесущая босоногая ребятня. Гурьбой сбежались они посмотреть на незнакомца, вторгшегося в размеренную тихую жизнь села. Вслед за детьми потянулись люди постарше. При виде странствующего монаха многие из них становились на колени и смотрели ему вслед глазами полными надежд. Со всех сторон слышались просьбы, мольбы о помощи, как будто священник мог одним взмахом руки решить все их проблемы. Последним появился опрятно одетый крепкий старик, с длинной окладистой бородой и цепким пронзительным взглядом, сверкающим из-под кустистых седых бровей.

— Староста, — догадался монах.

Невзирая на раскисшую под дождем дорогу, у самых ног монаха старик рухнул на колени, забрызгав свою чистую одежду жидкой кашей грязи:

— Во имя Господа нашего, помощи просим! Святой отец, не дай невинным душам гореть в Геенне Огненной! — обхватил он руками грязные ноги монаха. Петр перекрестил старосту и обнял его за плечи:

— Поднимись, сын мой! Мне ваше горе ведомо! Господь воздаст вам за все ваши страдания!

Старик медленно и тяжело поднялся с колен.

— У-у-у! Ирод! — погрозил он кулаком в сторону замка. — Пускай этому кровопийцу воздастся по заслугам! Если не на этом свете, то хотя бы на том!

Как причудливо порой распоряжается судьба: радость и горе, жизнь и смерть иногда идут рука об руку. Так было и здесь, в этом доме, где монаху пришлось одновременно отпевать покойника и крестить новорожденного младенца. Молодая женщина, с опухшим от слёз лицом, сидела у ног лежащего на столе мертвеца. В другом углу комнаты исходил криком голодный ребёнок, но она не реагировала на крик, тупо уставившись в одну точку. Покойник, моложавый мужчина средних лет, видимо был мужем несчастной, обезумевшей от горя женщины. Монах ласково погладил женщину по волосам.

— Терпи милая, терпи, — тихо сказал Пётр. — Бог терпел и нам велел.

— Да как же я одна-а — а теперь, — вдруг запричитала женщина, — без кормильца-а-а! На кого ты меня покинул, сокол ты мой ясноглазый! Она уткнулась лицом в грудь монаху, рыдания сотрясали её тело. Как мог Пётр пытался успокоить несчастную:

— Ты не одна. Господь, он всегда с нами. Он не даст тебя в обиду. Поверь. Ведь все мы — дети Божьи. Именно дети, а не рабы, как считают некоторые. И заботится он о нас, как о чадах своих. И у тебя осталось самое ценное сокровище в мире — твое дитя. Родное. И ты заботься о нем, а Господь позаботится о вас.

Женщина перестала рыдать, лишь продолжала тихонько всхлипывать. Словно опомнившись, она кинулась в угол к ребенку, и через мгновение он затих.

Только поздним вечером, когда все мёртвые были упокоены, все молитвы прочитаны, все окрещенные младенцы получили, наконец, имена, Петру удалось перевести дух. В изнеможении он опустился на придорожный камень, устало сложив руки на коленях.

— Святой отец, — окликнул его кто-то.

Петр обернулся на голос. Женщина с маленьким ребенком на руках, новоиспеченная вдова, это её мужа сегодня похоронили на сельском кладбище.

— Святой отец, — снова повторила она, — у тебя с утра крошки во рту не было. Я накормлю. Ночь на дворе, пойдем, переночуешь у меня. Монах в ответ на это предложение лишь согласно качнул головой.

«Что может быть лучше горячей пищи, когда желудок пуст, натопленной тёплой избы в холодный дождливый вечер, простых радостей жизни вместо бесконечного поиска ускользающей истины? — молча размышлял Пётр, тщательно пережёвывая овсяную кашу, приготовленную вдовой. — Так хочется всё бросить и остаться здесь навсегда».

— Отче, — опять женщина оторвала Петра от невеселых дум. — Ты вернул меня к жизни. Спасибо тебе. Я уж было хотела совсем…, - она опустила голову. Нахлынувшие воспоминания прочертили на её щеках две мокрые дорожки, — …совсем в омут. А о Патрике, о кровиночке своей, и забыла совсем. Но ты напомнил мне о главном. Ты прав святой отец, дети… для них Господь создавал этот мир… Хороший или плохой, я не знаю. Но для них.

И монаху ничего не оставалось, как согласиться с ней.

Наконец-то благодатное солнце явило миру свой лик. Теплый весенний ветерок сдул с молодой клейкой листвы последние капли дождя, и лес вдруг ожил, заиграл яркими красками, защебетал птичьими голосами, зашуршал множеством маленьких лапок и ножек. Монах остановился и вдохнул свежий лесной воздух полной грудью.

— Красота! — выдохнул он. — Райские кущи, сады Эдема! И всё это здесь, на земле, нужно только всё это рассмотреть!

Неожиданно просека круто повернула, и монах уткнулся в поваленное дерево, лежащее поперёк дороги. На дереве сидел лохматый мужик, заросший густой черной бородой по самые глаза. Он лениво ковырялся пальцем в носу. Увидев монаха, чернобородый оглушительно засвистел.

— Эй, братва! — заорал он на весь лес. — Это нищий монах, у которого кроме молитв и драной сутаны взять больше нечего! Ближайшие кусты затрещали, выпуская на дорогу пятерку волосатых нечесаных оборванцев. С ближайших деревьев спрыгнули три лучника в зеленых одеждах.

— Опять без добычи! — ревел всё тот — же звероватый мужик, сидевший на поваленном дереве. — Проклятый дождь всех распугал! Только оборванцы, вроде нас, шастають! Он слез с дерева и вразвалку подошёл к монаху:

— Для успокоения души хоть этому святоше в морду залезть! Со всех сторон раздался веселый одобрительный смех. Он размахнулся, намереваясь ударить монаха, но кто-то перехватил его руку.

— Остынь, Обух! — со сталью в голосе сказал человек, держащий мужика за руку. Обух обернулся. Остановивший его человек бесстрашно смотрел своими серыми глазами прямо в глаза разозленного разбойника. И страшный Обух под этим взглядом как-то сразу сник и скис.

— Ты чего, атаман? — пробасил Обух.

— Это не я чего, это ты чего, Обух, — спокойно сказал атаман, отпуская руку чернобородого. — Башка у тебя здоровая, шо у коня, а вот мозгов кот наплакал. Вспомни-ка, чего это ты ко мне в лес прибежал, а?

— Да ладно, атаман, чего старое вспоминать, — сконфуженно отозвался Обух.

— Не я это начал! — резко оборвал его атаман. — А прибежал ты ко мне, милый друг, потому, что все тебя сирого забижали. И барон, и староста, и солдаты. А теперь, значит, всё — сильным стал? Таперича, значит, можно и несчастному монаху в рыло дать?

— Атаман, — обиженно засопел Обух, — может забудем, а?

— Я-то забуду, — ответил атаман, пристально глядя Обуху в глаза, — а тебе не советую! Ну, святой отец, — атаман хлопнул монаха по спине, — пойдем, отдохнёшь у нас, откушаешь. Мы ж не звери лютые, а люди, как-никак.

Солнце, уставшее за день, наконец-то улеглось спать, и лес наполнился умиротворяющим мраком. Лесные братья, собравшиеся в этот поздний час возле костра, вели свой неспешный разговор.

— Вот скажи мне, святой отец, ты зачем из обители ушел? — прищурясь, спросил монаха атаман. — Разве тебе там плохо жилось?

— Нет. Мне нравилось в обители, — честно ответил Петр.

— Но все-таки, ты ушел оттуда, — гнул свое разбойник, — ушел бродить по дорогам в поисках истины. И правильно сделал! Ведь истина — это свобода! Можно бесконечно долго её искать, но так и не понять, что ты её уже обрёл. Обрёл, просто став свободным. Бог создавал этот мир для свободных людей. Подумай сам, какой отец захочет, чтобы его чада были невольниками. Рабами. Враки все это!

— Согласен, — кивнул монах. — Все мы дети Господа нашего.

— Это выдумали знатные сеньоры, чтобы лишить простых людей свободы! — продолжал изливать душу атаман. — Никто и никогда не выгонял Адама и Еву из рая: они были свободны в своих поступках. Они ушли, как выросшие дети покидают отчий дом. И самое главное, монах, свободный человек имеет выбор. Он выбирает свою судьбу, а не плывет, словно дерьмо по течению. Иисус выбрал смерть, чтобы искупить наши грехи, он был по-настоящему свободным человеком. Я сам ушел в лес, чтобы обрести свободу. Не потеряй её, монах. Она — самое ценное в этом жестоком мире!

Пыльная дорога серой лентой исчезала в бесконечности. Оставались позади большие и маленькие города, села, веси, замки, но истина до сих пор оставался где-то далеко.

— Неужели наставник был прав? — Петр тяжело вздохнул. — В этом мире ответа нет! Неужели больше ничего не остается кроме слепой веры! Нет! Должен же кто-то, в конце концов, знать! Поговаривают, что где-то в черных горах живет уже не одну сотню лет святой пещерник, якобы познавший тайну бытия. Скорее всего, еще одна сказка, но проверить стоит.

— Святой отец! Святой отец! Подожди! — донёсся до монаха чей-то крик. Он обернулся. Со стороны селения, которое он оставил сегодня утром, к нему бежали двое молодых: парень и девушка. Поравнявшись с монахом, они упали перед ним на колени.

— Отче! — заплакала девушка, уцепившись в край ветхой сутаны монаха. — Отче, не дай загубить любовь! Спаси её!

От такой необычной просьбы монах опешил:

— Дети мои, чем я могу помочь?

— Обвенчайте нас, святой отец! — с надеждой глядя монаху в глаза, тихо попросил парень.

— Здесь? — изумился монах. — К чему такая спешка? Венчание — это таинство! Как же без родительского благословения?

— Я сирота, — опустив голову, сказал парень. А она…её…, - его голос задрожал и сломался.

— Меня отец просто продал, — закончила за парня девушка, — как корову или лошадь, какое уж тут благословение. Отче, не дай умереть нашей любви! А что венчаемся не в церкви, так разве ж будет господь противиться двум любящим сердцам? Разве не ради любви создавал он наш мир? Если это не так, во что же остаётся тогда верить?

— Я помогу вам, дети мои! Я думаю, Господь сам разберётся, кто прав…

— Святой отец, — перебил его парень, оглядываясь назад, — если можно быстрее!

Монах тоже посмотрел вдаль: со стороны посёлка к ним приближалось облако пыли.

— Это по наши души, — тяжко вздохнув, произнёс парень. — Святой отец, пожалуйста, быстрее! Или всё пропало!

Монах торопливо перекрестил влюбленных, скороговоркой произнёс молитву и торжественно сказал:

— Поднимитесь, дети мои! Теперь вы муж и жена! Перед лицом Всевышнего я подтверждаю этот союз! Будьте счастливы! Аминь!

А столб пыли тем временем приближался. Уже отчетливо были видны всадники, поднимающие эту пыль. От группы всадников отделился один. Он бешено нахлестывал своего вороного жеребца плетью. Монах перевел взгляд на влюбленных: они стояли, тесно прижавшись друг к другу, слившись в поцелуе. Во всей вселенной не существовало ничего, что могло бы оторвать их друг от друга. Передовой всадник был уже рядом, и монах с ужасом понял, что он не остановится.

— Стой!!! — закричал Пётр, делая шаг вперед, закрывая своим телом влюблённых. Всадник ощерился, его зубы жутко блеснули в свете солнца. Ударом ноги он сбил монаха наземь. Затем с силой натянул поводья, и разгорячённое животное встало на дыбы. Большая тень, закрывшая солнце, вернула влюбленных с небес на грешную, жестокую землю. Увидев нависшее над головой тело огромного коня, девушка лишь тихонько вскрикнула. Парень действовал мгновенно: оттолкнув возлюбленную подальше, он принял на себя удар подкованных копыт. Череп несчастного не выдержал жуткого удара: во все стороны брызнули окровавленные белоснежные осколки кости. С проломленной головой парень рухнул в придорожную пыль. Девушка закричала. Она кинулась к возлюбленному прямо под копыта обезумевшего от запаха человеческой крови животного.

— Изверги!!! За что? — закричал поднявшийся монах, бросаясь на помощь. Но был тут же сбит на землю мощным ударом всадника, подъехавшего позже. Его товарищи окружили монаха и сбивали его на землю при малейшей попытке подняться.

Девушка обхватила любимого руками, прижалась к нему всем телом. С ней тоже покончили очень быстро, только жалобно хрустнули тонкие косточки под копытами матёрого жеребца. Они умерли так, как мечтали: в один день, только не знали одного, что это случиться в день свадьбы. Но всадник на этом не остановился, он продолжал вонзать в бока коня острые шпоры, заставляя бедное животное втаптывать в пыльную дорогу бездыханные тела влюблённых. Сухая земля в первые мгновенья жадно впитывала пролитую влагу, но вскоре она насытилась, превратившись в кровавую кашу. Наконец всадник устал и остановил коня. Бока жеребца ходили ходуном, с разодранных губ свисала кровавая пена, с брюха стекали кровавые ручейки. Всадник дернул за поводья, направляя жеребца к монаху, лежавшего на земле в окружении спешившихся слуг.

— Ну! — рявкнул всадник, пытаясь отереть с лица капли крови. Но он только размазал её, превратившись в жуткое исчадье ада.

— Изыди! — прошептал монах, осеняя себя крестом. — Ты не человек! Люди не могут так…даже дикие звери…

Но всадник лишь громко расхохотался в ответ, перепоясав лежавшего священника плетью. Монаха обожгло болью, на теле вздулся багровый рубец. Но он даже не дернулся, справляться с болью монах научился еще в обители.

— Ты испортил мне праздник, монах! Зачем ты обвенчал их? Она должна была быть моей! Я порядком заплатил её отцу!

— Любовь не продаётся! — возразил монах, и плеть прошлась еще раз по его тщедушному телу.

— Добейте его! — бросил всадник слугам, разворачивая коня. — Он меня утомил.

Монах очнулся, когда бледная луна явила миру свой печальный лик.

— Я жив, — прошептал он запекшимися кровавой коркой губами и попытался подняться. Истерзанное тело плохо слушалось, ему с трудом удалось встать на ноги. Он потерял много крови. Сил мало — нужно спешить! Он знал, зачем остался в живых: отдать последний долг влюблённым. Он должен по христиански похоронить их изуродованные тела. Останки монах перенёс в придорожный овраг, и стал собирать камни. Сознание временами покидало его, но, очнувшись, он упорно продолжал таскать тяжелые валуны, закрывая ими тела влюблённых. Наконец, положив на вершину гробницы последний камень, обескровленный, умирающий монах рухнул навзничь рядом с ней. Бесконечное звездное небо развернулось перед ним во всём своём великолепии.

— Скоро я узнаю ответ…, - тяжело дыша, прошептал Пётр. Звездное небо приблизилось и поглотило его навсегда.

Несколько минут после рассказа отца Бенедикта в кабине грузовика стояла тишина. Софроний, не мигая, смотрел в окно.

— А небо ведь ни чуточку не изменилось за все эти годы, что пробежали с тех давних пор! — улыбнувшись, вдруг сказал он.