"Михаил Харитонов. Моя дорогая" - читать интересную книгу автора

предпочитала мягкие), но самая любимая игрушка находилась у меня между ног.
Я умудрялась заниматься ею, даже когда родители смотрели на меня во все
глаза: садилась, зажимала между ног что-нибудь подходящее, и терлась,
терлась, пока они мне умильно улыбались, терлась об неё, иногда доводила
себя до бешенства, до истерики, потому что таким способом у меня не
получалось, а это просто ужасно, когда ты хочешь кончить и не можешь. Тогда
я краснела до ушей и начинала орать. Когда, наконец, меня освободили от
горшка, и я получила право закрываться в туалете, это было настоящим
спасением. Я до сих пор люблю запах туалета. Обычно я ходила туда после
папы, потому что можно было посидеть спокойно, никто не хотел идти первым,
не рвал дверь, потому что в кабинке после папы всегда стояла кислая вонь от
газов, которая долго не расходилась. И все ждали, пока она проветрится, а
то все время, каждую минуту, кто-то дергал дверь... Тогда я думала, что
взрослые так устроены, что все время хотят ссать и срать. Теперь я,
конечно, понимаю, что у моего папы были скверные отношения с желудком, и
тот, как мог, отравлял ему существование.
Мне никогда не приходило в голову кому-то что-то рассказывать. Я
ревниво обожала свою письку, и заранее ненавидела всех, кто мог бы встать
между нею и мной - а все только это и делали. Однажды я занималась этим,
сидя на карачках за кучей песка на детской площадке, и какой-то пацаненок
подкрался сзади... уж не знаю, чего он хотел, потому что я, заприметив
краем глаза его хитрую мордочку, тут же подпрыгнула, как лягушка, и с
криком вцепилась ему в волосы. Я до сих пор думаю, что он хотел меня
ударить. По письке. Ногой, чтобы всё отбить до крови. Он хотел ударить мою
письку, ублюдок. Я бы убила его... меня от него еле-еле оторвали. Когда я
впервые увидела кровь на трусиках (это началось у меня в тринадцать лет, и,
несмотря на свою испорченность, я была дико наивной), я сразу вспомнила об
этом случае.


Всё, левая рука больше не слушается. Ладно, пускай, зато правая точно
моя, а шлёпать по клавиатуре я смогу даже одним пальцем, генерал. Этому у
вас меня научили. Как и многому другому. Конечно, не очень удобно с
точками-запятыми, но это всё ерунда, особенно по сравнению с тем, чем мне
придётся заняться сразу после... Ох, не буду врать - страшно мне сейчас.
Страшно и гадко.
Да, о себе. Меня всегда поражало, что никто ничего не замечал.
Родители, видимо, ни разу меня не заподозрили, хотя все мои детские
хитрости можно было бы просечь в два счета. Им просто не приходило в
голову. До сих пор не знаю, почему - теперь-то я понимаю, что они были не
такими уж глупыми людьми. Наверное, это из-за того, как я выглядела. Я была
толстой гадкой девчонкой с круглой ряшкой и густыми черными бровками,
сходящимися на переносице. Я была невероятно озабоченной, капризной,
ленивой, целыми днями могла слоняться по дому, ища укромное местечко, и все
время объедалась сладостями. От сластей и шоколада на моем теле высыпали
прыщи, которые я расчесывала до крови. От сильного желания у меня краснели
уши и выступали багровые пятна на щеках, я начинала капризничать, топала
своими косолапками, орала - и никто не понимал, что это со мной. Им,
кажется, и в голову не приходило, что меня беспокоит моя писька. Однажды я
кончила раз двадцать подряд, спрятавшись в шифоньере, пока родители