"Михаил Харитонов. Как бы" - читать интересную книгу автора

вытащили, на броню усадили. Я ему, значит, фляжку в руки сую, а он колпачок
отвинтить не может - руки трясутся. Ну, я отвинтил. А он меня так
недоверчиво зырк - "Это у вас что, водка?" "Да, - говорю - уж не
кока-кола". Я думал, дедуся откажется, а он этак лихо её родимую внутрь -
оппаньки! Вроде понормальнел, глаз посвежел. А вокруг, значит, молодёжь
гудит, девчонки в нас цветочками бросаются, в общем, песец гекачепе, да
здравствует свобода. Ну, ребята уже сами в толпу лезут, то-сё,
ладушки-братушки. В общем, праздник.
Эх, погуляли мы тогда... пошумели. Особенно когда пошли Лубянку
громить. Когда в само здание залезли, вот где самое оно-то было. Сначала
столы-стулья да сейфы всякие в окна повыкидывали, а потом и за гебистов
принялись. Правда, мало их там осталось - видать, поразбежались как-то. Но
кой-кого, конечно, из окошек повыбрасывали, за всё хорошее. А потом здание
почистили от всякого барахла. У меня братан тогда домой видак принёс. А
вообще-то серьёзные люди туда с машинами подъезжали, грузили мебель,
оргтехнику, все дела... Гуляй, рванина. Какие-то шустрые коммерсанты туда
сразу водки подвезли, и меняли бутылку на телевизор, или ксерокс
какой-нибудь. Отдавали. Кто-то на этом хар-рошие деньги сделал. Эх, где
тогда была моя голова садовая...
Я потом ещё этого дедка по телику видел. Когда Московский процесс шёл
над гекачепе. Тогда дедок был свидетелем обвинения, как участник "живого
кольца защитников Белого Дома". Тут он и оттянулся он на коммуняках во весь
рост. Требовал, помнится, для гекачепистов то ли смертной казни, то ли
пожизненной тюряги. Ну им вроде бы всем дали по полтиннику, всё равно ведь
не доживут.
Он и на Втором процессе был, над коммунистической партией.
Оказывается, диссидент был матёрый, двадцать лет по лагерям и психушкам
промотался. Ну тут он вообще лютовал, томами Солженицына тряс, и всё хотел
крови коммуняк. В общем, шиз полный оказался.
А теперь вот здесь сидит. Так-то она, жизнь, поворачивается.
"Да, - говорю, - здрасьте, так точно, всё помню." Ну, он весь такой из
себя радостный, вроде как знакомого нашёл. Конечно, обстановочка не очень
располагающая, но как-никак. Усадил я его рядом, на тряпочку, чтобы током
его не хуячило. Он, значит, про свои дела мне начал заливать. Оказывается,
он тут, в Москве, всего сутки. А до того он в Гааге заседал, в
правозащитной комиссии какой-то против коммуняк. Когда в России чеченская
власть настала, он на это сильно обрадовался, потому что чичей при Сталине
вроде как угнетали, и это теперь будет историческая справедливость. Даже
вроде как статью про это написал в какую-то западную газетуру, Нью-Йорк
Таймс, или как её там. А приехал в составе международной комиссии, которая
сейчас вся сидит в зиндане у самого Басаева. Сидит, конечно, в хороших
условиях, потому что на выкуп. А его, как русского, отправили сюда, потому
что за него Запад платить отказался.
Короче, слушаю я всё это бухтенье вполуха, а про себя думаю: вот,
через час-другой мне подыхать под палками, и последнее, что я в этой жизни
слышу, это болтовня старого мудака. И даже не обидно мне, а просто всё
равно.
А старикан, значит, сипит чего-то, разоряется, на тему того, что надо
было всё по-другому делать, и как мы тут все ничего не понимали. Блин,
козёл вонючий. Допетрил наконец - а теперь-то уж чего? Помирать пора. Ну я