"Ник Харрис. Река забвения ("Конан") " - читать интересную книгу автора

ним, а невеста моя Алкунса, или сестра ее Инирга, сама пошла. Спускаемся
куда-то по темной лестнице - стражники факелы несут, тени от них пляшут по
стенам, и так это мне жутко и неприятно стало, что хоть волком подвывай.
Алкунса - все же это, вроде, она была - идет, как деревянная, будто
зомби. Или заколдовал он ее, или опоил зельем каким-то, не знаю, только идет
она - на меня даже не глянет, будто и незнакомы мы с ней.
Долго шли по ступенькам. Спустились, наконец, до какой-то площадки, от
которой в разные стороны темные тоннели отходят. Штук пять или шесть боковых
тоннелей, а лестница вниз, как шла, так и идет, уж не знаю, куда она вела,
может в самое сердце земли. Но мы пошли по одному из тоннелей. Низкий такой
проход в скале вырублен - стены плохо обработаны, корявые, с камнями
торчащими. За такой камень зацепись в темноте - точно колено разобьешь.
Тут недолго мы шли - скоро уперлись в дверь дубовую, железом окованную.
Стражники, вижу, мечи наизготовку взяли - и открывают засов. А из-за двери -
рычание, возня, царапанье, будто зверь какой, когти о стену точит. Жутко мне
стало, а оракул усмехается. И такой страшной мне его рожа показалась при
свете факела, что задрожали у меня колени и, честно скажу, упал я на пол.
Стражник меня за шкирку поднял и держит. Второй - невесту мою Алкунсу к
двери подвел, а сам, вижу, тоже боится.
Оракул навел на меня глаза свои страшные, словно две дырки в какую-то
темную яму и говорит, что он пытается вывести новую породу людей... Да, нет,
не людей он сказал, а... как-то по-другому назвал, не помню... Я с этого
момента многое забыл со страху - уж не гневайся, господин. Там такого ужаса
я натерпелся, что на несколько человек хватило бы. В общем, сказал он, что
выводит новую породу, только вот, невеста моя, Алкунса, значит, никак не
может понести от того, кто там за дверью сидит. Приходится ее водить к нему
все чаще и чаще.
У меня аж в глазах потемнело оттого, что услышал. Значит, на нее сейчас
набросится какое-то чудище и будет любить ее по-своему, по-звериному.
Посмотрел я на бедную свою невесту, и так мне жалко ее стало, что я забился
в руках стражника, закричал что-то... я так думаю, что проклятия я посылал
оракулу этому. А тот смеется, оскалившись, что твой волк голодный. Потом,
размахнулся и врезал мне по носу, да так, что кровь брызнула. Вот теперь,
говорит, хорошо. Кровь он любит - сам кивает на дверь, которую стражник
открыть приготовился. Понял я, что сейчас бросят меня чудовищу на съедение
и - скажу вам, не стыдясь - заплакал, как малое дитя. И себя жалко, и
невесту мою, и со светом белым расставаться, ой как не хочется! Хоть знал я,
что бесполезно просить оракула о милости, все же - переломил себя - и со
слезами стал умолять его отпустить меня и невесту мою Алкунсу. Но тот,
конечно, только рассмеялся и дал знак стражнику - открывай, мол. Тот
распахнул дверь, а другие бросили меня в темноту, а за мной - Алкунсу. Дверь
тут же захлопнули, и, слышу, засов задвинули.
Лежу в темноте - ни жив, ни мертв. Алкунса упала, было на меня, да
приподнялась и отползла в сторону. Лежу и слышу - принюхивается ко мне
зверь. Примерно, как собаки нюхают, только громче гораздо. Может, конечно,
это в темноте показалось, что громче. Темнота-то была полной, будто кто-то
глаза выколол. Лежу и стараюсь не дышать. Может, зверь подумает, что я умер
и не станет есть мертвечину. Ведь, он, конечно же, хищник, а хищники живое
любят. Чтобы жертва билась под когтями, вырывалась, верещала. Не знаю,
может, подействовала моя маскировка или по другой причине, только отошел от